Гордая и непреклонная

Ли Линда Фрэнсис

Лукас отвернулся к окну, глядя на прохожих, торопливо сновавших по улице внизу.

– Я впервые попробовал спиртное всего год спустя. Затем он обернулся и увидел, как она приподняла голову.

– Что ж, – начала Элис, – дети есть дети, а детям всегда присуще любопытство.

Лукас не знал, пытался ли он напомнить ей или самому себе о той пропасти, которая их разделяла. Он провел рукой по волосам, чувствуя, как безотчетное, беспокойство неудержимо влечет его вперед.

– Послушайте меня, Элис. Я тот самый человек, которого ваш отец больше, чем кого-либо на свете,

хочет упрятать за решетку. Я был им большую часть жизни и просто не умею быть другим.

– Так вот почему вы не разговариваете с вашим отцом?

– Мы не разговариваем с ним потому, что он презирает меня.

– Отец презирает своего сына?

Он помолчал, глядя на нее, и неохотно продолжил:

– Он презирает меня потому, что мне нравится мой образ жизни. Я пристрастился к нему уже много лет назад и, став взрослым, ничуть не изменился. Я курю, я пью, – он заколебался, сознавая, однако, что, если он сейчас остановится, Элис его не поймет, – я сплю с женщинами, на которых вовсе не собираюсь жениться. Да что там говорить! Мне было всего двенадцать лет, когда я впервые узнал, что такое интимная близость. С проституткой.

Глаза Элис округлились от ужаса.

– Двенадцатилетний подросток – и женщина, торгующая своим телом? Но ведь это же чудовищно!

– Чудовищно? – Боже, как ей объяснить? – Это было чудесно.

Она, похоже, не в силах была пошевелиться, и Лукас продолжал:

– Как я уже сказал, мне тогда только исполнилось двенадцать, а она была гораздо старше меня – ровно настолько, чтобы хорошо знать свое ремесло, но достаточно красивой, чтобы разжечь мое воображение. Это было похоже на дивный сон – нежные, но опытные руки, ласкающие те части моего тела, на которые я лишь недавно начал обращать внимание.

Элис отвернулась, однако Лукас не мог утверждать, опечалило ее это признание или оттолкнуло. Он посмотрел на тот палец, на котором когда-то носил перстень:

– Соловей напоминает мне о том времени.

Когда она снова повернулась к нему, на лбу ее проступили морщины:

– И о чем именно он вам напоминает, Лукас? О том, каким вы были, или о том, кем вы стали?

Вопрос застал его врасплох. В самом деле, о чем? Хотел ли он забыть того наивного и чистого подростка, которым был когда-то, или же человека, в которого он превратился, человека, который вряд ли вообще имел понятие о том, что такое чистота?

– По правде говоря, я не знаю, – ответил он.

Элис посмотрела на него, пытаясь осмыслить услышанное. Ей вспомнился их недавний разговор с Олдричем, и она была совершенно уверена в том, что Лукас не притворялся. Напротив, несмотря на решительный тон, ему трудно далось это признание, правда была слишком горькой.

Тут ей на ум пришло утверждение его матери о том, что Лукас был далеко не так плох, как о нем думали люди. Выражение его глаз не имело ничего общего с пороком или сознанием вины – скорее то было искреннее и неподдельное отчаяние.

Вслед за этой мыслью ее осенила и другая. Возможно, Лукас уже и сам утратил веру в правду. Но как доказать, что он вовсе не был чудовищем? У него не имелось никакого алиби.

Ей нечего было противопоставить свидетельнице. И он не мог представить никаких доказательств того, что перстень с изображением соловья находился сейчас в чужих руках. Ей придется найти какой-нибудь другой способ подтвердить его непричастность к убийству – такой, чтобы у присяжных не осталось и тени сомнения.

И тут вдруг все стало ясно как божий день. Ей придется самой отыскать настоящего преступника. Дрожь пробежала по ее спине от страха, едва она вспомнила, как кто-то преследовал ее ночью в переулке, а затем утром на этом самом месте нашли еще один труп. Убийца с перстнем нанес еще один удар, и Элис была совершенно уверена в том, что он на этом не остановится.

– У меня есть план, – произнесла она прежде, чем успела передумать. – План, который поможет нам доказать вашу невиновность.

– Ах, опять вы со своими планами, – отозвался он с горькой усмешкой.

Внезапно мысль о том, чтобы обратиться к нему с просьбой, показалась ей не такой уж удачной. Скорее всего, он ответит ей отказом. Однако отступать она не собиралась. Элис сделала глубокий вдох и очертя голову ринулась вперед:

– А пока что мне придется вас покинуть. Я отправляюсь на разведку.

С этими словами она развернулась на каблуках и направилась к двери, не обращая внимания на выбившуюся из пучка прядь волос, которая развевалась за ее спиной. Однако не успела она сделать и нескольких шагов, как Лукас ее остановил:

– На разведку?

Элис приподняла голову, прикидывая в уме, как ей лучше объяснить ему свой план. Пожалуй, ей не стоит сейчас вдаваться в подробности, чтобы со стороны все выглядело вполне безобидным.

– Да, я собираюсь произвести разведку в переулке. Кто знает, что мне удастся выяснить?

– Вы пытаетесь выследить убийцу и заманить его в ловушку?

– Выследить? Заманить в ловушку? – Она пожала плечами.

– Черта с два! – Выражение его лица явно предвещало бурю.

– Вы же сами говорили о том, что найти какой-нибудь способ добиться вашего оправдания – моя прямая обязанность.

– Нет, – отрезал он, нисколько не тронутый ее доводами. – Я запрещаю вам это делать.

– Мистер Хоторн…

Однако на сей раз ее прервал не Лукас, а ее собственный желудок, который именно в этот неподходящий момент громко заурчал, что было неудивительно. Лукас улыбнулся и покачал головой, словно не в силах удержаться, хотя вид у него до сих пор был слегка отстраненный. Затем он протянул ей руку:

– Теперь, когда вы изложили свой план и получили ответ…

– Я и не собиралась ни о чем вас просить, Лукас.

– …пойдемте со мной.

– Куда?

Он увлек ее за собой в спальню.

– И что мы будем здесь делать?

Он остановился совсем близко от нее и спросил:

– А чем бы вы хотели заняться?

Она бросила беглый взгляд на его постель.

– Уж не пытаетесь ли вы меня соблазнить, мисс Кендалл? Это совсем не похоже на такую деловую женщину, как вы.

Дрожь пробежала по ее телу, и ей почему-то отчаянно захотелось ответить ему «да».