Гордость и гордыня

Остин Джейн

— Заверяю вас, у меня нет причин, — сказал он, — быть разочарованным оказанным мне приемом. Мистер Дарси, несомненно, оценил такой знак внимания. Он ответил со всей учтивостью и даже сделал мне комплимент, сказав, что он совершенно убежден в проницательности леди Кэтрин и уверен, что она никого бы не удостоила своей милостью незаслуженно. Такая лестная мысль. И я весьма доволен.

Элизабет более не имела собственных целей, а потому она сосредоточила внимание на своей сестре и мистере Бингли. Ее наблюдения дали пищу таким приятным мыслям, что она почувствовала себя счастливой почти не меньше самой Джейн. Она уже видела, как ее сестра водит хозяйкой в этот дом, где ее ждут все радости, какими только может одарить брак по истинной любви, с даже думала, что при таких обстоятельствах сестрицы мистера Бингли могут завоевать ее расположение. Она ясно видела, что мысли ее маменьки сосредоточены на том же, и решила не подходить к ней слишком близко из опасения

услышать что-нибудь лишнее. Поэтому, когда гостей пригласили ужинать, она сочла за злую шутку судьбы, что за столом они оказались рядом. И как же она рассердилась, когда услышала, что миссис Беннет беседует со своей соседкой (леди Лукас) откровенно, без обиняков и в полном убеждении о скорой свадьбе Джейн с мистером Бингли. Тема была на редкость заманчивой, и миссис Беннет без устали перечисляла все выгоды такой партии. Она поздравляла себя с тем, что он такой авантажный молодой человек, и такой богатый, и живет всего в трех милях от Лонгборна; а кроме того, было таким утешением думать, как его сестрицы любят Джейн, и не сомневаться, что они радуются их будущему родству не меньше, чем она. И к тому же это столько сулит младшим сестрам Джейн! Ведь столь завидный брак откроет им знакомство с другими богатыми холостяками; и, кроме того, какое отдохновение в ее годах передать заботу о своих незамужних дочках их сестре и освободиться от докучной обязанности выезжать в свет. Выразить удовольствие по этому поводу требовал хороший тон, тем не менее мысль о том, чтобы проводить вечера дома, ничуть не прельщала миссис Беннет, пусть бы ей больше и не надо было вывозить своих дочерей. Она заключила свою речь множеством пожеланий, чтобы и леди Лукас вскоре улыбнулось подобное счастье, хотя несомненно и злорадно верила, что ничего подобного не произойдет.

Тщетно Элизабет пыталась прекратить излияния своей маменьки или хотя бы убедить ее, чтобы она описывала выпавшую ей радость не столь громким шепотом. K своей невыразимой досаде она заметила, что мистер Дарси, который сидел напротив них, слышал почти все. Маменька же только побранила ее и попросила не говорить вздора.

— Скажи на милость, кто такой мистер Дарси, что я должна его бояться? Право, мы не обязаны быть настолько учтивы с ним, чтобы молчать о том, чего ему не хотелось бы услышать.

— Ради Бога, маменька, говорите потише. Какая польза вам оскорбить мистера Дарси? Этим вы не зарекомендуете себя его другу.

Однако никакие ее доводы не помогали. Мать излагала свои мнения тем же внятным голосом. Элизабет все больше краснела от стыда и досады. Она невольно посматривала на мистера Дарси, хотя каждый взгляд подтверждал то, чего она опасалась. Правда, он не все время смотрел на ее мать, но она не сомневалась, что его слух неизменно прикован к ней. Презрительное негодование на его лице постепенно сменялось глубокой серьезностью.

Наконец миссис Беннет исчерпала все, что намеревалась сказать, и леди Лукас, которая давно уже позевывала, вновь и вновь выслушивая описание радостей, принять в которых участия не предвидела, могла теперь утешиться холодной ветчиной и курицей. Элизабет начала понемногу приходить в себя. Однако ее спокойствию скоро пришел конец. После ужина настало время пения, и она, к своей пущей досаде, увидела, как Мэри без особых уговоров приготовилась усладить слух общества. Многозначительными взглядами, безмолвными мольбами она пыталась помешать такому доказательству тщеславия. Мэри не пожелала понять ее — подобная возможность блеснуть льстила ей, и она запела. Элизабет не спускала с нее глаз, изнывая от неловкости, и слушала куплет за куплетом с нетерпением, которое не было вознаграждено, когда песня кончилась, ибо среди изъявления благодарностей кто-то выразил надежду, что она еще раз доставит им удовольствие, и через полминуты Мэри вновь запела. Ее дарование мало подходило для такого случая. Голос у нее был слабый, а манера очень неестественная. Элизабет терпела невыносимые муки. Она взглянула на Джейн, узнать, как та переносит такое испытание, но Джейн безмятежно разговаривала с Бингли. Она посмотрела на обеих его сестер, увидела, как они пересмеиваются, а затем перевела взгляд на Дарси. Но он хранил все ту же непроницаемую серьезность. Тогда она поглядела на отца, взывая к нему о помощи, в страхе, что Мэри будет петь до конца вечера. Он понял намек и, когда Мэри смолкла, громко сказал:

— Достаточно, дитя мое. Ты уже долго доставляла нам наслаждение. Позволь и другим барышням показать себя.

Мэри, хотя притворилась, будто не услышала, все же была несколько смущена, а Элизабет жалела ее, сердилась на слова отца и опасалась, что своим вмешательством ничему не помогла. Вновь послышались просьбы сыграть что-нибудь или спеть, обращенные к разным молодым девицам и дамам.

— Если бы, — сказал мистер Коллинз, — я был бы столь счастлив, что умел бы петь, то, право, с большим удовольствием одолжил бы общество одной-другой песней, ибо полагаю музыку весьма невинным развлечением и вполне совместимым с саном священнослужителя.

Однако я не намерен утверждать, будто мы поступали бы похвально, уделяя музыке слишком большое время, ибо есть немало другого, требующего наших забот. У священника, имеющего приход, очень много дел. Во-первых, он должен так распорядиться десятиной, чтобы не обидеть себя и не умалить прав владельца прихода. Далее, он должен писать свои проповеди, а это оставляет не так уж много времени для выполнения его приходских обязанностей, для забот о своем жилище и улучшении его, дабы оно стало столь удобным, сколь это в его силах. И я полагаю весьма важным, чтобы он со всеми был обходителен и особенно угождал тем, кому обязан своим местом. Я не могу считать его свободным от сего долга и не могу одобрить человека, который не воспользовался бы случаем выразить свое почтение всякому, кто находится в родстве с указанным владельцем.

И поклоном в сторону мистера Дарси он заключил свою речь, которую произнес так громко, что ее услышала добрая половина присутствующих. Многие удивленно на него смотрели, многие улыбались. Впрочем, никто не посмеивался так весело, как мистер Беннет, чья супруга весьма похвалила мистера Коллинза за столь поучительные мысли и вполголоса сообщила миссис Лукас, какой он на редкость умный и во всех отношениях превосходный молодой человек.

Элизабет казалось, что, сговорись ее близкие заранее выставлять себя весь вечер на посмешище, им не удалось бы сыграть свои роли лучше или с большим успехом. И она порадовалась за свою сестру и Бингли — он, казалось, замечал отнюдь не все их выходки, а те глупости, которые не ускользнули от его внимания, не могли переменить его чувства. Достаточно было и того, что его сестрицами мистеру Дарси представился случай высмеять ее мать, сестру и кузена. И она не могла решить, что было более невыносимым: безмолвное презрение второго или язвительные улыбки первых.

Остальная часть вечера не доставила ей никакой радости. Ей досаждал мистер Коллинз, который упрямо не отходил от нее. И хотя он так и не уговорил ее еще раз пройтись с ним в танце, это препятствовало ей принять приглашения других кавалеров. Тщетно она уговаривала его ангажировать какую-нибудь другую даму и обещала представить его любой девице в зале. Он заверил ее, что совершенно равнодушен к танцами своей главной целью ставит учтивыми знаками внимания заслужить ее расположение, а посему он намерен оставаться с ней до конца вечера. Возразить против этого было нечего. И хотя бы некоторым избавлением от него она была обязана своей подруге, мисс Лукас, которая часто подходила к ним и по доброте сердечной поддерживала беседу с мистером Коллинзом.

Но Элизабет была хотя бы избавлена от оскорбительного внимания мистера Дарси. Он нередко стоял в одиночестве неподалеку от нее, но не подходил ближе, чтобы начать разговор. Она решила, что причиной этому, возможно, послужили ее упоминания мистера Уикхема, и радовалась про себя.

Беннеты и их кузен отбыли последними. Благодаря уловке миссис Беннет им пришлось дожидаться кареты еще четверть часа после отъезда остальных гостей, и у них было достаточно времени убедиться, как не терпится кое-кому из обитателей Незерфилда поскорее распрощаться с ними. Миссис Хэрст и ее сестра почти не открывали рта, если не считать жалоб на то, как они устали: и, видимо, не могли дождаться, когда наконец останутся дома одни. Они отражали каждую попытку миссис Беннет завязать разговор, отчего всеми овладела томительная скука, которую ничуть не развеивали длинные речи мистера Коллинза, заверявшего мистера Бингли и его сестер в чрезвычайной изысканности их бала, а также в радушии и учтивости, какими они окружали своих гостей. Дарси не проронил ни слова. Мистер Беннет наслаждался происходящим вокруг и хранил такое же молчание. Мистер Бингли с Джейн стояли чуть в стороне и разговаривали только друг с другом. Элизабет безмолвием не уступала миссис Хэрст с мисс Бингли; и даже Лидия настолько утомилась, что лишь изредка восклицала: «Господи, ну и устала же я!» и судорожно зевала.

Когда наконец все они встали, чтобы попрощаться, миссис Беннет с самой любезной настойчивостью изъявила надежду вскоре увидеть своего гостеприимного хозяина и его сестриц в Лонгборне и, обращаясь главным образом к мистеру Бингли, вновь и вновь заверяла его, какое счастье он им доставит, без церемоний откушав с ними их семейный обед, когда пожелает. Бингли был сама благодарность и охотно обещал сделать им визит сразу же, как возвратится из Лондона, куда должен утром уехать на короткое время.

Миссис Беннет была вполне довольна и покинула дом в счастливейшем убеждении, что после трех-четырех месяцев, потребных для составления необходимых документов, обзаведения новыми экипажами и шитья свадебных нарядов, она, несомненно, увидит свою дочь хозяйкой Недерфилда. С равной уверенностью она думала и о браке второй своей дочери с мистером Коллинзом, хотя и не с равным удовлетворением. Элизабет была наименее любимой из ее дочерей, и, хотя жених и хансфордский приход были достаточно хороши для нее, тягаться с мистером Бингли и Недерфилдом они никак не могли.