Гордость и гордыня
Шрифт:
— Ах, Мэри, — сказала она, — ну почему ты не поехала с нами? Было так весело! По дороге мы с Китти опустили шторки и притворялись, будто в карете никого нет, и я бы таки дальше ехала, только Китти начало тошнить. A когда мы доехали до «Георга», мы, по-моему, поступили ну просто бесподобно, устроили им троим самое лучшее холодное угощение на свете! Если бы ты поехала, мы бы и тебя угостили. A когда собрались уезжать, было так весело! Я думала, мы ни за что в карете не поместимся, чуть не умерла со смеха. И нам было так весело на обратном пути! Мы болтали и смеялись до того громко, что нас, наверное, слышали на десять миль вокруг.
На это Мэри ответила с неколебимой серьезностью:
— Я
Но Лидия не услышала ни единого слова из этого ответа. Она редко слушала кого-либо дольше полминуты, а когда говорила Мэри, то и ни секунды.
Под вечер Лидия начала настаивать, чтобы они отправились в Меритон и узнали, как там дела, но Элизабет отказалась наотрез. Как можно позволить злым языкам утверждать, будто старшие мисс Беннет не успели пробыть дома после возвращения и получаса, как уже начали гоняться за офицерами! Для возражений у нее была и другая причина. Она страшилась снова увидеть Уикхема и решила избегать этого, насколько ей удастся. Невозможно выразить, каким утешением ей служила мысль, что полк вскоре покинет Меритон. Через две недели его уже не будет в их краях, и она надеялась, что тогда мысли о Уикхеме перестанут ей досаждать.
Не провела она дома и нескольких часов, как узнала, что поездка в Брайтон, на которую Лидия намекнула в гостинице, составляет предмет постоянных споров между ее родителями. Элизабет сразу поняла, что ее отец не собирается уступить. Однако его ответы были настолько уклончивыми и неопределенными, что ее мать хотя порой и отчаивалась, но все-таки не оставляла надежды в конце концов поставить на своем.
Глава 40
Элизабет не терпелось поскорее сообщить Джейн о том, что произошло, и на следующее утро, решив скрыть все, что касалось Бингли, она пообещала удивить ее и поведала ей о своем объяснении с мистером Дарси.
Мисс Беннет изумилась, но ненадолго. Любя Элизабет, она находила совершенно естественным, что ее сестрой восхищаются, а затем и вовсе забыла об удивлении, сожалея, что мистер Дарси облек свое признание в форму, которая меньше всего способствовала тому, чтобы пробудить ответное чувство, но еще больше ее огорчала мысль о том, какие страдания должен был причинить ему отказ.
— Очень дурно, что он был так уверен в успехе, — сказала она. — И, разумеется, ему не следовало выставлять напоказ свою гордость, но, подумай, как сильно она должна усугублять его разочарование.
— Да, правда, — сказала Элизабет, — и я от всего сердца жалею его, но другие чувства, полагаю, вскоре превозмогут его расположение ко мне. Ты не винишь меня за то, что я ему отказала?
— Виню тебя? O нет.
— Но ты винишь меня за то, что я так горячо защищала Уикхема?
— Нет… Мне не кажется, будто ты поступила неверно, сказав то, что сказала.
— Но покажется, когда я расскажу тебе, что произошло на следующее же утро.
И она перешла к письму Дарси, повторив все, что в нем говорилось о Джордже Уикхеме. Какой это был удар для бедняжки Джейн! Ведь она охотно прожила бы жизнь, таки не поверив, что род людской может таить в себе столько зла и коварства, а тут они сосредоточились в одном человеке! Даже полное оправдание Дарси, хотя и было ей приятно, не могло принести утешения после подобного открытия. Она приложила все старания, чтобы доказать возможность какой-то ошибки и найти объяснение, которое очистило бы одного, не бросив тень на другого.
— Так
Однако прошло довольно много времени, прежде чем Джейн улыбнулась.
— Не помню, чтобы я когда-нибудь была поражена больше, — сказала она. — Уикхем — и такой негодяй! Просто невозможно поверить. A бедный мистер Дарси! Милая Лиззи, только вообрази, как он должен был страдать! Такое разочарование! И тут же услышать, какого ты низкого о нем мнения! А необходимость рассказать подобное о своей сестре! Право, это невыносимо тяжело, и я уверена, ты чувствуешь то же.
— Нет-нет, мои сожаления и сострадания рассеялись, когда я увидела, как полна ими ты. Я знаю, ты в полной мере воздашь ему должное, и я с каждым мгновением становлюсь все равнодушнее и безучастнее. Твой избыток чувств позволяет мне приберечь мои, и если ты будешь и дальше скорбеть над его судьбой, сердце у меня станет легче пушинки.
— Бедный Уикхем! Его лицо дышит таким благородством! B его манерах столько искренности и обходительности!
— Да, с воспитанием этик двух людей произошло какое-то странное недоразумение. Одному достались истинные достоинства, а другому — внешнее их воплощение.
— Я никогда в отличие от тебя не считала, будто мистер Дарси совсем лишен внешних достоинств.
— A я полагала, что очень-очень проницательна, если так невзлюбила его без всякой причины. Подобная неприязнь пришпоривает ум, открывает такой простор для язвительного остроумия! Можно без конца поносить, не сказан ни единого справедливого слова. Однако невозможно постоянно смеяться над человеком и совсем обойтись без удачных шуток.
— Лиззи, я уверена, в первый раз читая письмо, ты не отнеслась к нему, как сейчас.
— Разумеется, нет. Мне было не по себе, очень не по себе, можно даже сказать, что я чувствовала себя несчастной. И не с кем поговорить о своих чувствах, никакой Джейн, чтобы утешить меня и сказать, что я, конечно, не была такой уж слабой, и тщеславной, и глупой, какой, я твердо знаю, что была! Ах, как мне тебя не хватало!
— Как жаль, что ты употребила столь резкие выражения, когда говорила про Уикхема мистеру Дарси, ведь теперь видно, что он, вероятно, совершенно их не заслуживал.
— Разумеется. Но эти злополучные обличения были естественным следствием предубеждений, которые я питала. Но мне нужен твой совет вот о чем: скажи, следует или не следует открыть нашим знакомым глаза на истинный характер Уикхема?
— Мисс Беннет помолчала, а затем ответила:
— Мне кажется, нет причины для столь безжалостного его разоблачения. А как думаешь ты сама?
— Что не следует. Мистер Дарси не поручал мне сделать его рассказ достоянием огласки. Напротив, все, что относилось к его сестре, он просил сохранить в тайне. A если я буду говорить только о прочих его низостях, кто мне поверит? Общее предубеждение против мистера Дарси настолько сильно, что попытка представить его в более благоприятном свете убьет половину добрых жителей Меритона. Это свыше моих сил. Уикхем вскоре уедет, и поэтому ни для кого тут ни малейшего значения не имеет, каков он на самом деле. Со временем все выяснится, и тогда мы посмеемся над тем, как они были глупы, что не догадались раньше. Пока же я ничего об этом говорить не стану.