Горечь рассвета

Манило Лина

Киваю, соглашаясь с ним. Он прав во всем и иногда меня это пугает. «Но, — напоминаю себе, — назад дороги нет, придётся принимать правила игры, кем бы они ни были навязаны».

— Готова?

— Всегда и ко всему! — Я преисполнена наигранной бодростью, но от страха колени подгибаются, а ладони вспотели. — Веди!

Взявшись за руки, идём в каюту, с которой началось удивительное путешествие. Здесь царит полумрак и довольно прохладно. Ланс рассказывал, что после Взрыва тоже впервые очнулся именно здесь. Значит, не трудно догадаться, что именно здесь скрыт невидимый глазу портал,

соединяющий корабль с внешним миром.

— Главное, ничего не бойся, поняла? — голос Ланса звучит почти у самого уха, и я вздрагиваю от неожиданности. — И позволь мне сделать одну вещь, о которой я мечтаю с того самого момента, как впервые открыл глаза на берегу.

Не успеваю спросить, о чём именно он так долго мечтал, как чувствую его мягкие губы, с дикой страстью обрушивающиеся на меня, сминающие мои, парализующие, лишающие воли. Кажется, я не могу дышать, не могу думать. Может, я умерла? Но если и так, то я совсем не против — это не самый худший конец из возможных.

Раньше часто грезила о том, каким же будет мой первый поцелуй. В мечтах это были робкие попытки почувствовать себя взрослой. Но никогда, даже в самых смелых мечтах, не могла вообразить себе такое.

Не знаю, как долго длится поцелуй — время утратило свою власть надо мной. Чувствую себя яркочешуйчатой рыбой, переливающейся миллионами оттенков в лучах яркого света. Моя голова легка и свободна — нет мыслей о боли, нет страха и отчаяния. Есть только «здесь» и «сейчас» и больше ничего не существует.

— Ты очень красивая и, мне кажется, что я тебя люблю. — Я даже не заметила, как он отстранился. Только чувствую, как сладостным огнём горит кожа на губах, как пульсирует румянец на щеках, а разноцветные искры пляшут перед глазами.

— Что ты сказал? — не узнаю своего голоса, обычно высокого и временами даже пронзительного. Сейчас он охрипший и какой-то чужой. Он принадлежит другой Изабель — сильной, смелой и до одури влюблённой.

— Я люблю тебя, — повторяет похититель девичьих сердец и гладит меня по голове.

После этих слов чувствую, как в душе зажигается огонь, который, верю, даст столько сил, что смогу пережить любые тяготы и лишения без единой жалобы. Только бы Ланс никогда не пытался забрать эти слова обратно, этого я, кажется, не переживу.

Не говоря ни слова, Ланс снова берет меня за руку, целует в лоб и отворачивается. Моя ладонь начинает болеть — так сильно он её сжимает, но я не сопротивляюсь.

— Возьми Барнаби на руки, — произносит, не оборачиваясь. — Не знаю, получится ли, я никогда так раньше не пробовал, но стоит рискнуть. Мы попробуем одновременно телепортироваться отсюда.

Присаживаюсь перед нетерпеливо бьющим по полу хвостом псом.

— Давай, милый, залезай на руки. Ох, и тяжелый же ты, дружок, — смеюсь, прижимая застывшего от испуга Барнаби к своему боку. — Не бойся, милый, нужно выбираться отсюда.

Ланс берет мешок с провизией, размахивается и кидает со всей силы об стену. На мгновение жмурюсь, но к моему удивлению, мешок исчезает в стене бесследно.

— Теперь наша очередь, — шепчет Ланс. — Приготовились!

Зажмуриваюсь, почувствовав, как что-то помимо воли утягивает в пустынное ничто. Боль разрывает

изнутри: кажется, даже кожа сжимается миллионами складок и в любую секунду готова разорваться на клочки. В лёгких мигом закончился воздух, хочется закричать, но из скованного горла не вырывается ни единого звука. Нервы мои, конечно, совсем никуда не годятся. В отчаянной попытке сопротивления с трудом разлепляю свинцовые веки и вижу парящего передо мной в сумраке Ланса, крепко сжимающего мою липкую от пота ладонь и, кажется, только это помогает удержаться от безумия. Где-то впереди замечаю плывущий по воздуху мешок с провизией.

— Как ты думаешь, мы скоро хоть куда-то приземлимся или так и будем до скончания веков парить в этом воздушном колодце? — голос не слушается, но молчание невыносимо. Давящая на уши тишина сводит с ума. Вижу, что Ланс открывает рот, пытаясь ответить, но яркая вспышка ослепляет меня. Вдруг чувствую, что падаю — стремительно и неотвратимо. Хочу закричать, но голос не слушается, только лишь слышу, как жалобно заскулил Барнаби, словно умоляя не выпускать его из рук.

Толчок, удар и вот я лежу, зажмурившись и боясь пошевелиться. Чувствую, как нетерпеливо ворочается на моём боку пёс, как пытается слезть с меня, но я с перепугу так прижала его к себе, что он словно в железных тисках.

— Отпусти собачку, — слышу незнакомый высокий мальчишеский голос. — Ей, наверное, больно.

— Кто это вообще такие? — этот голос уже гораздо грубее. — С неба, что ли рухнули?

— Не знаю, откуда они рухнули, но что-то это все слишком подозрительно, — отвечает тонкоголосый.

Лежу, боясь пошевелиться, не открывая глаз, и даже Барнаби перестал сопротивляться. Ощущаю, как сильно бьётся его сердце. Кто это такие? Где я? И где Ланс?

— А мужик-то, кажется, помер, — обладатель низкого голоса меня пугает. — Джонни, двинь его по рёбрам, если не очухается, то туда ему и дорога. А девка живая, вон как в псину вцепилась.

— Он не псина, он мой друг! — кричу, вскакивая на ноги. Да что эти придурки себе позволяют? — И я сама проверю, жив Ланс или нет, нечего его ногами пинать!

— О, Ланс, — хохочет высокий кудрявый бугай. — Имя-то, какое чудное. Джонни, слышал?

Джонни оказался тощим русоволосым парнем в рваной куртке военного покроя. Что-то смутно знакомое есть в его облике, только никак не могу понять, что именно. Словно мы уже когда-то встречались, только такого быть не может — никогда раньше не бывала в этих местах.

— И что ты прицепился к имени, Роланд? Как будто это сейчас важно.

— Ладно, — махнул рукой этот самый Роланд, — ты прав. Как тебя зовут, дама с собачкой?

— Я — Изабель, — недовольно бурчу и подхожу к лежащему в десяти шагах Лансу. Он бледен и не реагирует на пощечины, которыми в панике щедро осыпаю его красивое лицо. — Ну, очнись же! Ланс! Приди же в себя наконец!

Барнаби, которого я, наконец, выпустила из крепких объятий, носится вокруг нас, скулит и воет. Это — дежа вю, не иначе. Неужели опять приступ? А если больше не очнётся? Что делать-то буду одна в этих чужих краях, когда двое незнакомых парней явно не рады меня видеть? На такой исход я точно не рассчитывала.