Горечь рассвета
Шрифт:
— Я не знаю, — произношу и отворачиваюсь. — Да и кто бы ни сомневался на моём месте?
— Ты права, любой, — со вздохом говорит мой странный собеседник, — но это правда, уж мне-то можешь поверить.
— Да почему я должна тебе верить? — снова кричу, не в силах больше сдерживаться. — Кто ты мне такой?
В ответ молчание, тягостное и вязкое. Я уже отчаялась что-либо понять — в глубине души начала догадываться почти сразу, но признаться себе не могу — это всё настолько нереально, что голова кружится.
— Но ты же сама
— Хватит! Хватит говорить загадками, — вскакиваю на ноги, от чего корзинка с продуктами отскакивает в сторону. — Я уже сыта этим всем по горло! Я умерла? Да? Или это какие-то фокусы? В том подвале какой-то галлюциноген, и теперь мне мерещится всякая чертовщина?
— Прекрати истерику, — громкий голос, от которого у меня внутри всё сжимается. Но я всё ещё не могу понять, каким образом ворону удаётся разговаривать.
И тут меня ослепляет вспышка. Минуту моргаю, пытаясь восстановить зрение, и пропускаю тот момент, когда ворон исчезает, а на его месте оказывается человек в чёрной одежде. Никогда в жизни до этого не видела такого огромного человека — даже сидя, он закрывает от меня солнце. Чувствую исходящий от него холод, он пронизывает, кажется, насквозь.
— Кто вы? — Даже, когда на моих глазах рушился мир, и ненасытное море поглощало умирающих, я так сильно не боялась, как находясь рядом с ним на этой поляне.
Человек смотрит на меня своими аспидными глазами, и я боюсь его взгляда — кажется, что ещё немного, и я буду согласна абсолютно на всё, что бы он ни предложил.
— Я никогда не любил дешёвые мелодрамы, — произносит он, наконец. — Но в тот момент, когда, пролетая над озером, увидел твою мать, что-то внутри дрогнуло. Она была столь чиста и наивна, так лучилась добром и радостью, что я не выдержал — подлетел. Мне не нужна была её любовь, мне вообще никогда не нужна была любовь. Зачем она тому, кто не сможет ею распорядиться, кто не умеет давать в ответ? Но даже такому морально ущербному существу, как я иногда хочется тепла. Изабель, поверь, твоя мать была особенной женщиной — я не смог устоять. И пусть оставил ее, но в смерти ее не повинен — так было предрешено.
— Так значит это все-таки правда? Ты тот ворон из легенды?
— Да, я именно тот ворон, — отвечает он, и замечаю слабую улыбку на его лице. Улыбка усталая, словно призрачная. Я даже до конца не уверена, что мне не померещилось.
— Знаешь, сколько раз я представляла тебя? — не в силах справиться с волнением, начинаю расхаживать из стороны в сторону, не зная, куда деть руки и вполне вероятно, со стороны смахиваю на обезумевшую ветряную мельницу. — Как мечтала увидеть ворона, который заберет меня на своих крыльях в сказочную страну, где не будет бедности, тоски и издевательств? Сколько ночей провела, сидя на крыше и вглядываясь в небеса? В минуты самого сильного отчаяния только и жила надеждой. А ты? Где был
Ворон молчит. Я смотрю на него, на его могучие плечи, длинные ноги в пыльных сапогах, вглядываюсь в тёмное, непроницаемое лицо и не могу понять, о чем думает этот человек, нарекающий себя моим отцом.
— Я всегда следил за тобой — ты должна это знать, — наконец, произносит, глядя поверх моей головы.
— Но что мне с этого? Следил и молодец. Зато, если следил, то должен был знать, как я мучилась в этих приютах, сколько боли вытерпела, побоев, голода, наказаний. А ты следил. И что? Доволен был тем, как сложилась моя судьба?
— Изабель, а чего бы ты от меня хотела? Я не тот, кто заботится, не тот, кто любит. Поверь, со мной тебе было бы во сто крат хуже, чем в своих приютах. Так что не нужно истерик — это лишнее. Да и не в твоём положении устраивать поминки прошлому. Поверь, у тебя сейчас есть дела поважнее, чем переживать о папе, который тебя бросил. Ты со мной согласна, моя девочка?
Я слушаю его и не верю своим ушам — как он может быть таким чёрствым и злым? Зачем тогда он сейчас появился в моей жизни? Что ему нужно?
— Что ты от меня хочешь? — спрашиваю и чувствую, как горло сжимает спазм — не хватало ещё разрыдаться при нём, слишком много чести.
Опять это гнетущее молчание. Ворон (не могу заставить себя назвать его "отцом") наблюдает за мной, наклонив голову. Отворачиваюсь и отхожу ближе к воде, но даже на таком расстоянии, спиной чувствую его пристальный, будто замораживающий взгляд.
— Мне нужна твоя помощь, — слышу его голос над самим ухом. Как он умудрился так быстро и бесшумно подойти ко мне?
— А когда мне нужна была помощь, где ты был? — спрашивая это, почти кричу, но поворачиваться к нему боюсь — мне кажется, что упадку в обморок, если посмотрю на него.
— То есть то, что я тебя спас, дал возможность выжить и уплыть как можно дальше от того проклятого берега тебе мало? — спрашивает и, схватив меня своими огромными ручищами за плечи, резко поворачивает к себе. От неожиданности и от страха, моя голова дёргается, будто рискует отвалиться и отлететь в сторону. Всхлипываю, но прикусываю щеку — не буду плакать, пусть не надеется. — Отвечай, кому говорят!
— Да мог и не спасать, кто тебя просил? — ору. — Я никого не уговаривала! Да лучше бы умерла, чем весь тот ужас пережить! Как с ума не сошла? Они кричали, умирали, сгорая, они так все мучились, а я ничем не могла помочь! И дети — сумасшедшие дети со стеклянными глазами. Я не мечтала это видеть и не хочу об этом помнить! И я ненавижу того, кто всё это устроил!
— Мне всё равно, какие эмоции ты ко мне испытываешь, — слышу снова его громкий голос, который отдается в теле каким-то гулом. Стоп! Что он сказал? — Можешь ненавидеть меня, того, кто все это устроил, сколько твоей душе угодно.