Горечь таежных ягод (сборник)
Шрифт:
Наконец Кузнецов не выдержал, сделал несколько шагов.
— Ну как, Кузнецов? Посмотрел?
— Здорово, товарищ старший лейтенант! — Кузнецов сокрушенно помотал головой. — Прямо настоящий бой! У меня, поверите ли, вся гимнастерка мокрая. Ведь получается, мы как пограничники. Правильно пишут: часовые воздушных границ.
— Конечно, правильно, — сказал Просеков. — Только ты об этом не мне говори. Кому? Сержанту Розмарице.
— А что, — не смутился Кузнецов. — Я и ему скажу.
— Вот пойди и скажи. Да кстати, не
К ночи с севера пришли тучи. Одна из них, свинцово-бурая, набрякшая, зацепилась за вершину и стала, как на якорь. Все на «верхотуре» потонуло в беспросветной мгле. Внизу в долинах шел частый дождь, а здесь не упало ни капли, зато стены и крыши, брезентовые чехлы, гимнастерки солдат, даже простыни и одеяла за каких-нибудь полчаса сделались влажнолипкими.
Однако рассветный ветер растрепал тучу, оставив лишь пепельно-серый клок, упрямо вцепившийся в скальную макушку.
На утреннем построении солдаты довольно щурились под солнцем, слушая радиограмму-благодарность командующего, которую зачитывал Просеков. На левом фланге, неестественно выкатив грудь, рядовой Кузнецов старательно скандировал слова: «Служим Совет… Союзу!»
Конечно, благодарность эту он лично, пожалуй, еще и не заслужил, но она адресовалась и ему, как и «всему личному составу».
После команды «разойдись» Просеков подозвал его:
— Рядовой Кузнецов, отправляйтесь в Ахалык за почтой.
— Есть!
По неписаной традиции на него как на новичка возлагались обязанности внештатного почтальона. На очередные полгода.
Солдат не скрывал радости и нетерпения. В этом был резон: приятно все-таки первому, прямо из почтового мешка, а не из третьих рук получать адресованное тебе письмо.
Пока они говорили о том, сколько каких газет, журналов получать для точки, где расписываться за ценную и заказную корреспонденцию, как оформлять переводы и посылки, Кузнецов все обдумывал свое «рацпредложение». Оно было вполне дельным. Как бывший продавец Кузнецов предлагал организовать в казарме киоск на общественных началах. «Мыло, паста, сигареты, спички, печенье и конфеты. С десятирублевым недельным оборотом».
Просеков улыбался, слушал его.
— Не все сразу, Кузнецов. Сходишь за почтой, тогда и обсудим.
— Есть!
Просеков наблюдал из окна, как легко и ловко прыгал Кузнецов по каменистой тропинке, сбегая вниз, пока окончательно не исчез среди зарослей карагайника.
Всего лишь сутки назад Кузнецов пылил метлой под окном городской казармы. А вот теперь он спешил вниз с кирзовым почтовым ранцем на спине, самый желанный, самый долгожданный на «верхотуре» человек. И так будет сегодня, и завтра, и каждый день.
О возвращении Кузнецова Просеков догадался по неожиданному радостному гомону, который вырвался из окон казармы. Пришлось срочно вызывать Кузнецова в канцелярию.
— Впредь, —
— Но, товарищ старший лейтенант… — взмолился Кузнецов, сияя и улыбаясь.
— Слушайте, что вам говорят!
— Есть! Но, товарищ старший лейтенант! Вам же известие!
— Письмо? — удивился Просеков. Он не ожидал никакого письма. Если из дома, так еще рано. А может быть… Просеков приподнялся: — Что за письмо? Покажи.
— Да нет, не письмо! — Кузнецов в отчаянии махал руками. — Нет вам письма, а есть привет. Пламенный привет!
— Ничего не понимаю. От кого?
— От девушки. Которая в синей кофте. От Надежды Максимовны. Ну знаете…
— Стоп! — сказал Просеков. Встал со стула, закурил и отошел к окну. — Садись, Кузнецов, и рассказывай. Не спеши, давай по порядку.
Кузнецов огорченно вздохнул: не любил он медлительности в таких делах, но, подчиняясь, уселся на стул, аккуратно разгладил пилотку, положив ее на колени.
— С самого начала?
— Ну не с конца же.
— Значит, так вырисовывается. Забрал я почту, расписался везде, где положено, и двинулся в обратный путь. Гляжу: красивое такое здание, похожее на универмаг. Ну с точки зрения моего профессионального интереса…
— Покороче можешь?
— Могу, но это же важно. Я ведь принял школу за универмаг. Понимаете? И если бы не зашел туда, ничего бы и не было. А я зашел. И вот тут она меня окликнула, и у нас состоялся интересный разговор. Как говорится, диалог. Я, пожалуй, его подробно перескажу.
— Давай подробно! — рассмеялся Просеков, чувствуя желание надрать веснушчатые уши Кузнецова за то, что он «тянет кота за хвост».
— Ну вот. Она спросила: «Вы не на точке служите?» Я говорю: «Да, кое-где служим». — «Вэчэ такая-то?» — «Да, — говорю, — такая». Тогда она говорит: «Передайте привет старшему лейтенанту Просекову Андрею Федоровичу». — «С удовольствием передам». Ну, а тут я не сдержался, вы меня извините, это я от радости. «Ага, — говорю, — так я вас знаю! Это вы потерялись в гостинице? Мы вас искали со старшим лейтенантом, но не нашли и очень были в расстроенном состоянии…»
— Ладно! — Просеков шагнул к шкафу, переставив в сторону табуретку вместе с сидевшим на ней Кузнецовым, достал тужурку и, одеваясь, бросил: — Спасибо, Кузнецов! А сейчас быстро вызови ко мне сержанта Розмарицу!
Через пять минут Просеков бегом спускался по крутой тропке, перескакивая с камня на камень, лавируя между кустами.
Просеков сидел на подоконнике, разглядывая огоньки ночного Ахалыка, изредка косился на пластмассовую телефонную коробку. Габидулин дважды звонил, пока Просеков ходил в аул, и просил передать, что позвонит еще раз. Что у него там за неотложное дело?