Горечь таежных ягод (сборник)
Шрифт:
Операторы, в общем, понравились Кадомцеву. Толковые ребята, умеют держать себя с достоинством. Особенно сержант Резник. Запомнился его твердый, медлительный, чуть исподлобья взгляд, деревенская, мужицкая солидность в движениях, во всем облике. Хорош Юлиан Мамкин. Но что-то испуганное и покорное было в его глазах. Или это только показалось? Да нет, пожалуй, он в этой тройке не на равной ноге с другими. Пренебрежительные слова Трушкова — веское тому доказательство. Ненормально это, несправедливо.
Трушков? Неглупый парень, но хвастлив, самоуверен. Может быть, его перехвалили?
Интересно,
Стоит разобраться поподробнее, поглубже. Дело явно полезное. Только не ставит ли этот спортивно-медицинский график операторов в особое, исключительное положение? Кроме того, нарушается распорядок дня. Для всех, например, сейчас физзарядка, утренний осмотр, тренаж, а для операторов, извольте, — рыбалка.
А рыбаки они так себе, неважнецкие. Удочки самодельные, наживка «плевая» (червяки), рыбачат без подкормки, да и уселись-то на яру, на голом взлобке — ни одна рыба не клюнет, кроме разве пескаря.
3
За годы службы Кадомцев привык, всякий раз надевая перед уходом фуражку, чувствовать себя готовым ко всему, что начнется сразу же за открытой дверью. Готовым к делам, встречам, к большим и малым неожиданностям и даже к неприятностям, которых, в общем-то, случалось немало.
О чем же ему говорил позавчера начальник политотдела? О внимательности, о скромности, выдержке и такте? Это, пожалуй, неглавное и несущественное. О том, чтобы он, Кадомцев, не возносился и не вздумал бы прямо с ходу все переиначивать. Это важно, но Кадомцева скорее стоило бы предупредить насчет чрезмерной осторожности.
Да, вот что, пожалуй, самое важное, самое нужное. «Офицер, командир, — говорил начальник политотдела, — руководит людьми, влияет на них, находясь перед строем, во главе его, за столом учебной аудитории или за пультом управления. Это определено ему уставами, наставлениями и инструкциями.
Настоящий командир, и в особенности политработник, должен руководить подчиненными, влиять на них так, чтобы его воля прямо выражала настроения, желания и волю многих людей. Это не столь уж трудно, если офицер чувствует себя частью коллектива, если он крепко стоит на одной и той же земле вместе с солдатами».
Твой каждый шаг на виду, каждая ошибка немедленно фиксируется. Потом, со временем, будет баланс: дебет — кредит. И тут уж ничего не поделаешь, не попишешь: у коллектива самая строгая и беспристрастная «бухгалтерия».
За вчерашний день он наделал много пустых ходов, как начинающий шахматист. Были ли ошибки? Возможно.
Накануне допоздна Кадомцев просидел над личными делами офицеров, перечитывал характеристики, аттестации, делал выписки, пометки. Интересно, что Прохоров, разговаривая, будто и не замечал разложенных на столе картонных папок с наклеенными на них аккуратными штабными бирками. Говорил совсем о другом, словно папок этих не было вовсе.
Может быть, это первая ошибка Кадомцева? Может быть, действительно начинать стоило не с бумаг, а с общения с людьми.
Не сделал ли Кадомцев вторую ошибку, решив поселиться в комнате старшины Забелина, здесь, в казарменном бараке?
В конце концов он сам волен выбирать, где и как ему жить, да и что плохого, если замполит живет под одной крышей с солдатами?
…Кадомцев все еще в раздумье стоял у двери с фуражкой в руке, когда в коридоре застучали торопливые шаги и в комнату вошел старшина.
— Еле разделался с этим окаянным бельем! — Забелин вытер платком вспотевшее лицо, из пульверизатора побрызгал одеколоном на донышко фуражки. — То простыни недостает, то полотенца не хватает. Трижды пересчитывали. Ваши постельные принадлежности я тоже заменил. На общих основаниях.
Направляясь к порогу, Забелин на ходу поправил одеяло, пододвинул стул, смахнул пылинку с вешалки. Потом посмотрел на Кадомцева и сказал:
— Что-то выражение на вашем лице мне не нравится. Случилось что?
— Да нет, все в порядке, Павел Васильевич. Это так, раздумья.
— А, понимаю. Со мной тоже бывает. Так я в такие слабовольные моменты подхожу к зеркалу — оно в коридоре стоит, — смотрю на себя, остро критикую и воспроизвожу бодрый вид. Не люблю сомнительного вида. Надо, чтоб всегда наличествовала бодрость. Вот вы попробуйте. Здорово помогает.
— Ладно, — рассмеялся Кадомцев. — Попробую.
По дороге в столовую старшина пожаловался Кадомцеву:
— День-деньской мотаешься как белка в колесе. Тут тебе и внутренний порядок, и вещимущество, и лопаты, и краска. Все сделай, всем обеспечь, ничего не упусти. Старшина вроде жонглера, знаете.
Старшина, посмеиваясь, хлопнул себя по коричневой от загара шее: вот куда ему отзываются эти самые упущенные шарики!
— А вы не унываете.
— Так некогда! Вот сегодня с утра авральные дела с пищеблоком: холодильник забарахлил, на огороде создалась напряженная обстановка. Так сказать, чреватая. Разворовывают грядки. Кто? А таежные жильцы: зайчишки, кроты всякие. Ночью, говорят, лосиха с лосенком редиской лакомились. Огораживать надо, а нечем. Можно бы плетень поставить, так жерди нужны. А лицензии на порубку не дают, весь наш лимит кончился. Вот видите, контрольно-пропускной пункт строим? Прямо триумфальную арку. А получается как голый щеголь при галстуке. Городок-то ведь не огорожен.
— А через местные власти пробовали достать?
— Подполковник у нас просить не любит. И потом, говорит, народному хозяйству стройматериалы нужнее.
— Но может случиться, у них есть излишки.
— Такое бывает. А между прочим, попробуйте вы, товарищ капитан. Вам-то вроде сподручней. — Обстукивая песок с подошв у крыльца столовой, Забелин, ухмыляясь, искоса взглянул на капитана. — А мы, если не возражаете, засчитаем вам это как партийное поручение.
— Попробую, — улыбнулся Кадомцев. Молодец старшина, ловко поставил точку! — А вот КПП вы что-то медленно строите. Я два дня уже в дивизионе, и незаметно, чтобы дело двигалось.