Горек мёд
Шрифт:
— Вы… вы рассказали ему об этом? — Спросила Домини, ухватившись рукой за горло, не в силах вздохнуть.
— Поль Стефанос не такой человек, от которого можно прятать правду. Метрос пожал плечами, слабая улыбка на его губах говорила Домини о его грусти и одновременно о восхищении ее мужем. — Отважный шестнадцатилетний andarte с годами превратился в замечательного мужчину. Мужественного и отчаянно храброго, слишком уважающего трудную правду жизни, чтобы можно было обмануть его какими-то сказками. Головные боли начались почти сразу. Неимоверные боли, которые могли быть ослаблены
Домини сидела совершенно неподвижно, вспоминая случаи, когда Поль замыкался в одиночестве, в плену боли. Она сочувствовала ему — помоги ей Боже — но его упрямая гордость удерживала ее от приближения к тигру, желавшему зализывать раны в одиночестве.
Беззвучное, сухое рыдание сдавило ей горло.
— И ничего нельзя сделать? — выкрикнула она через стол доктору Суиза. Неужели невозможно удалить этот кусок металла? У Поля есть деньги. Он может себе позволить вызвать самых знаменитых хирургов, делающих подобные операции…
— Я совершенно согласен. — Метрос наклонился к ней, крепко сжал ее руки. Возможна операция, которая могла бы его спасти, а без нее он совершенно определенно умрет. Это неизбежно, как восход солнца. Он уйдет с одним из приливов, если в течение еще нескольких часов хирург не удалит убивающий его осколок… но это даст ему темную жизнь взамен еще более темной смерти!
Домини уставилась на Метроса, сердце ее билось где-то в горле.
— Темную жизнь? — прошептала она. — Слепота?
— Слепота, определенно, неизвестно только, будет ли она полной. — Метрос поднялся на ноги и облокотился о стол возле стула Домини. Лицо у него казалось осунувшимся, но в глазах вспыхивали огоньки, которые будто насквозь прожигали Домини. — Я умолял Поля быть разумным и согласиться на операцию, но он приходит в ужас при мысли о слепоте и том, что он может оказаться обузой для тех, о ком всегда заботился… маленькой Кары, а теперь еще и вас, моя дорогая.
— Ох, почему же он не сказал мне? — прошептала Домини, скорее для самой себя, чем для него.
— Он не из тех, кто хочет жалости, — тихо заметил Метрос. — Он сильный. У него сердце тигра. Но для грека слепота гораздо страшнее смерти. Разве вы не заметили, как любят греки находиться с самого раннего утра до сумерек под ослепительным греческим солнцем? Поль грек во всем. Он предпочел умереть, но не жить в темноте.
— Но он не может умереть! — Домини ухватилась за край стола. — Что мы будем без него делать… Кара и я… и все другие на острове, все, кто так привязан к нему?
— Вы понимаете, что сказали, дорогая моя? — тихо улыбнулся Метрос.
Она кивнула, из глаз ее лились слезы, чтобы не разрыдаться, она прижала к кривившемуся от боли рту кулак.
— Ему надо сделать операцию, — отчаянно прошептала Домини. — Я могу разрешить вам оперировать, доктор Суиза? Жена имеет такое право?
— Еще как имеет! — Метрос торопливо обошел стол, схватил телефон, не отводя взгляда от Домини, воинственно настроенный и похожий на типичного грека. — А хватит у вас мужества отвечать перед Полем… живым и разъяренным тигром Полем, через неделю или около того?
Домини стояла, высоко подняв голову, глаза блестели
— Да пусть хоть убьет меня тогда, если захочет, — отчаянно объявила она. Где мне подписать, доктор?
— Сначала мне надо дозвониться до Афин. — Он поспешно стал набирать номер. — Слава Богу, туман рассеялся, станем молиться, чтобы нужный нам хирург был готов сразу же вылететь.
Домини прикрыла глаза и молча молилась, пока Метрос Суиза отрывисто говорил в трубку телефона.
В больничном саду сыро от предрассветной росы. Крошечные опалы влаги свисали со стеблей травы и еще сомкнутых с ночи цветов утренней красавицы. Ранние птицы уже во всю распевали, а поднимающееся солнце золотило верхушки деревьев. После вчерашнего тумана наступал замечательный день, Домини наблюдала за его приходом из окна больничной комнаты, в которой она ночевала вместе с Карой.
Кара все еще спала. Никое ночью увез свою мать домой. Берри тоже уехал, пожав Домини руку, как сделал это давно, в Найтли, когда они прощались на берегу моря… они снова прощались, и теперь оба знали, что навсегда.
Домини покрепче запахнулась в пальто и осторожно подошла к двери, ей не хотелось будить Кару. Столь же осторожно она открыла дверь и вышла в прохладный больничный коридор, ослепительно чистый и слегка пахнущий лекарствами, где уже деловито сновали медсестры и нянечки. Некоторые из них с любопытством поглядывали на Домини, но все они были слишком заняты, чтобы разговаривать с ней. И Домини свободно дошла до палаты Поля. У дверей она поколебалась, потом открыла и заглянула внутрь… Постель Поля была пуста, покрывало откинуто, матрас показался голым.
Никогда еще Домини не чувствовала такого холода, такого острого чувства одиночества, как сейчас, стоя у этой пустой кровати. На подушке еще виднелось углубление от головы Поля, на тумбочке у кровати лежали его часы, их ремешок еще хранил форму его запястья…
— Тихо! — Сильные руки обхватили ее и повлекли в комнату, и усадили на стул. Она сидела и тряслась, пока доктор наливал ей холодной воды и подносил стакан к ее губам.
— Ах ты, глупое дитя, так напугала себя! — говорил он грубовато. — Надо было подождать меня, я бы сказал вам, что Поля увезли в операционную. Полчаса назад прибыл хирург.
Вода была очень холодная, но новость согрела ее, принеся облегчение.
— Сколько продлится операция? — спросила она.
— Боюсь, что несколько часов. Послушайте, дитя мое, почему бы вам не поехать домой? Вы уже измучились, а больничная атмосфера будет с каждым часом все больше действовать вам на нервы.
— Я бы предпочла остаться, — тихо возразила Домини. — Обещаю вести себя хорошо. Мы с Карой попьем кофе в буфете, а потом будем ждать на скамейке в саду.
— Как вашему доктору мне следовало бы приказать вам отправиться домой. Матрос укоризненно покачал головой, глядя на нес. — Но там вы, без сомнения, в ожидании сообщений станете беспокоиться еще больше. Ну ладно, сидите в саду. Солнце поднимается, теплеет. Вам с сестренкой будет не вредно посидеть несколько часов в саду.