Горение (полностью)
Шрифт:
– Пришли разговаривать?
– Да, товарищ Юзеф. Пришел по уполномочению моего Цека, пришел разговаривать с вами, пришел просить вас - быть может, последний раз одумайтесь...
– Я не совсем понял вас, товарищ Бомба.
– Мы знаем, что завтра на съезде у русских будет решаться вопрос объединения с поляками...
– Кто вам сказал об этом?
– Товарищ Юзеф, моя партия умеет работать, вы это знаете. Да и с Глазовым - мы, а не вы смогли выявить его здесь. Так вот, Завтра на съезде будет стоять этот вопрос, Я уполномочен просить вас: не предпринимайте этого
– Вы смешно сказали, товарищ Бомба... "Пусть даже социал-демократы"... Странно, что вы пришли ко мне с этим... Неужели Пилсудский не рассказывал вам о моей позиции? Да и наши с вами схватки...
– Товарищ Юзеф, все может измениться, все может пойти не так, как мы полагаем сейчас, но одно должно свершиться - должна с т а т ь Польша.
– Станет, - согласился Дзержинский.
– Уверен.
– Как же вы тогда будете смотреть в глаза полякам? В независимой Польше русская партия во главе с Люксембург и Дзержинским?! Вы будете жить по русским паспортам? Как иностранцы? Этого наша власть не позволит, товарищ Юзеф, Польша - для поляков...
– Что будете делать с украинцами? Белорусами? Немцами? Евреями? Как поступите с ними в в а ш е й Польше? Которая будет не для кого-нибудь, а для поляков, ясное дело...
– Либо они примут п о л ь с к о с т ь как норму, либо им придется туго...
– Польскость - это как? Я снова не понимаю. Католицизм?
– Польскость - это польскость, неужто не понятно, товарищ Юзеф?! Вы дворянин, в конце концов в вас не может не говорить кровь!
– Вы с ума сошли, - со страхом сказал Дзержинский.
– Вы просто-напросто сошли с ума, Бомба, я ушам своим не верю, вы же социалист как-никак?
– Мицкевича вы любите?
– При чем здесь Мицкевич?!
– При том, что он дворянин, и это не мешало ему уйти в революцию, не мешало ощущать нашу особость, нашу боль и мечту, звать народ к борьбе, жертвовать собою, безбоязненно рвать с прежними друзьями - во имя Польши!
– Товарищ Бомба, ну ответьте мне, неужели вы и впрямь верите, что Польша может с т а т ь без того, что рухнет царизм? Неужели вы считаете, что мы сможем сами, без помощи русских товарищей, свалить монархию? Сколько можно фразерствовать, товарищ Бомба?! Из-за вашей прекрасной фразы тысячи поляков выйдут на борьбу и полягут под царскими пулями - неужели этого вы хотите?! Национализм такого рода не интеллигентен, товарищ Бомба! Это черная сотня в польском исполнении, это эндеция, граф Тышкевич это!
– А как быть с Генриком Сенкевичем? Разве он не есть совесть народа? А ведь он поддерживает Тышкевича...
– Он имеет право на ошибку, он беспартийный художник! Он уйдет от Тышкевича, уйдет! А вот партия, которая называет себя социалистической, партия,
– Товарищ Юзеф, - по-прежнему бесстрастно продолжал Бомба, - сейчас, накануне решительного восстания польского пролетариата против русского царизма, накануне схватки за свободу нашей с вами родины, как никогда важно единство, пусть даже формальное. Царизм ослаблен, царизму приходится держать гарнизоны в России. Мы не имеем права не воспользоваться этим обстоятельством. Неужели ваша партия, когда мы поднимем народ, останется в стороне от борьбы? Неужели вы согласитесь подчиняться указаниям из Петербурга?
– Если бы Петербург попросил вас обождать с восстанием, начать его одновременно с русскими, вы бы согласились?
– Нет. Мы сами отвечаем за поступки своего народа.
– Товарищ Бомба, не надо нам этот разговор продолжать, а? Не знаю, как вы, а я после таких разговоров плохо сплю. А мне завтра работать.
Бомба кашлянул, прикрыл глаза ладонью, сказал тихо:
– Товарищ Юзеф, наша партия готова взять на себя ответственность за акт против Попова...
– А это здесь при чем?!
– При том, что русские эсдеки отвергают террор, а вы посмели ослушаться своих руководителей... Мы готовы принять на себя ответственность - мы не боимся террора, а вы отложите объединение... Если восстание закончится неудачей, мы снимем свою просьбу - объединяйтесь... Мы думаем о вас, о вашей чести, товарищ Юзеф, ведь вы же поляк...
– Фу, черт!
– Дзержинский не сдержался.
– Хватит вам! Это тяжко слушать! И потом, мы не нуждаемся ни в каком оправдании с Поповым.
– Нуждаетесь, товарищ Юзеф, - Бомба говорил тягуче, спокойно, по-прежнему не открывая глаз, будто проповедник.
– Вы отступили от вашей доктрины.
– Вы не знаете нашей доктрины. Мы были и будем против террора, но мы стояли и станем в будущем выступать за борьбу - в том числе партизанскую против врага. Особенно против такого врага, который занес руку над организацией!
– Пресса представит этот акт совершенно иначе, товарищ Юзеф. Вас будут обливать грязью.
– Вы полагаете, мы этого убоимся? Разве раньше наши лики расписывали на стенах костелов?! До сей поры наши имена прославляли газеты?! Ваше предложение носит характер торгашеской сделки, товарищ Бомба!
– Вы верно определили суть, товарищ Юзеф. Я предлагаю сделку. Но я не согласен с определением сделки. Это не есть торгашество. Я рисковал жизнью, лез через границу, чтобы приехать сюда, я рисковал, занимаясь Глазовым, чтобы сообщить вам об опасности. Я рискую своим именем, потому что я не оговорил условия нашего собеседования, и вы сможете обернуть против меня ваши аргументы в "Штандаре". Я иду на этот риск не как торгаш, а как поляк: остановитесь, товарищ Юзеф! Удержите поляков от унизительного подчинения русским! Останьтесь поляком, товарищ Юзеф! Останьтесь поляком!