Горение (полностью)
Шрифт:
– За Егором действительно смотрели с первой минуты, как он оказался в России, - заметил Савинков, обернувшись к Чернову.
– Почему Сазонов не был арестован?
– спросил Зензинов.
– Если вы получили сообщение, что едет опасный бомбист, отчего департамент, поставив за ним слежку, не арестовал его? Вы знали, что он едет в Россию не в крокет играть, а, жертвуя жизнью, взрывать бомбу, приводя в исполнение приговор над одним из высших сановников царского правительства. Как же вы оставляли бомбиста на свободе?
– Мы имели заверения от Азефа, что акт не будет приведен в исполнение.
– Вы знали от Азефа про всех участников акта?
– Это вы Азефа спросите. Он отдавал департаменту обычно три-четыре имени, остальных предлагал искать самой полиции.
– Скажите, - спросил Савинков, - а Слетова он вам тоже отдал?
– Кого?
– Лопухин наморщил высокий лоб, тронув холеным безымянным пальцем чуть вдавленный висок.
– Слетова? Боюсь ввести вас в заблуждение. Кого-то я приказал задержать на границе, потому что Азеф сообщил, что едет курьер с грузом динамита.
– Это Слетов, - тихо заметил Чернов.
– Брат моей жены. Азеф называл его "Лелюшок". Вам известно, что его забили почти до смерти во время допросов?
– Если бы мне доложили это, я бы предал ответственных лиц суду.
– Как вы объясните то, что Азеф, являясь, по вашим словам, провокатором, продолжал получать оклад содержания в департаменте даже после того, как поставил акт против члена царствующей династии Сергея и министра внутренних дел Плеве?
– спросил Зензинов.
– Он дал сведения, и эти сведения были правильны. Он выдал нам имена бомбистов, их маршруты. Если бы великий князь Сергей и его охрана, не подчинявшаяся департаменту, выполняли все наши указания, трагедии бы не случилось.
– Случилось бы, - ответил Савинков.
– Азеф лично расставил участников акта по точкам, все варианты были предусмотрены.
– Что ж, этими словами вы лишний раз подтверждаете, что он был провокатором, агентом-двойником, - спокойно возразил Лопухин.
– Я знал имена большинства боевиков, Азеф писал из-за границы, кто из вас отправляется в Россию, приметы, манеру говорить, одеваться, вести себя в обществе. Только несовершенство нашей секретной службы, хаос, неразбериха, трусость и боязнь принимать самостоятельные решения привели к трагедиям. Если бы такой информацией обладала здешняя полиция, все бомбисты были бы схвачены загодя.
– Сколько вы платили Азефу?
– спросил Чернов.
– Постоянного оклада мы ему не платили. Он получал деньги в зависимости от эффективности работы; порою требовал две тысячи, иногда заведующий заграничной агентурой Ратаев отправлял ему пятьсот, семьсот, семьсот пятьдесят рублей... В среднем он получал что-то около тысячи в месяц...
– А кто выдал Савинкова в Севастополе?
– спросил Зензинов.
– Он же, Азеф... Я тогда уже был уволен из департамента, но до меня дошло, что Савинкова отдал Филипповский.
Чернов и Зензинов переглянулись; Савинков, хрустнув пальцами, опустил тяжелый подбородок на впалую грудь, поджал губы, закурил, сказал, что хочет выпить.
Зензинов ушел к хозяину и вернулся с бутылкой виски и кувшином холодной воды. Савинков налил полстакана виски,
– Бога ради, извините... Азеф для меня ближе брата... Был ближе брата...
По возвращении в Петербург Лопухина арестовали; предъявили ордер Судебной палаты - обвинение в разглашении служебной тайны; основание: сообщение парижской прессы о том, что ЦК эсеров назначило суд над Азефом, обвиняя его в провокации; главным свидетелем обвинения назван именно он, Лопухин.
...Азеф теперь не выходил из дома; любимую свою, толстую немочку, отправил из Парижа в Берлин; с тоской смотрел из окна на бульвар, на голые стволы платанов, на женщин, что несли в сумках снедь, на бистро напротив его подъезда, куда то и дело заходили веселые люди, о чем-то переговариваясь, раскованные, быстрые в движениях, ловкие...
Когда девочка, в которую он был влюблен, назвала его "бегемотом" и рассмеялась ему в лицо в ответ на робкое предложение гимназиста сходить в синема, он впервые сказал себе: "Я стану таким человеком, которому не будет мешать внешность. А таким человеком является тот, кто обладает властью и деньгами". Неужели судьба определяется уже в детстве, подумал Азеф с горечью; неужели человек с младенчества несет в себе мистическую предопределенность всей жизни?!
Я должен объяснить на суде... Некрасов, дабы сохранить "Современник", проигрывал деньги палачу Дубельту, поддерживая с ним дружество; я был вынужден бывать в салонах, - где иначе черпать информацию?!
– откуда я знал, что рядом со мною был Лопухин?! Его портреты в газетах тогда не печатались, барин и барин, мне-то какое дело?!
Нет, возражал он себе с пустым, холодным отчаянием, это не довод. Они скажут, что я должен был получить санкцию ЦК. Дурак, дурак, дурак! И надо было это сделать, надо! Сразу же после акта против Плеве! Накануне убийства великого князя! И волки сыты, и овцы целы...
Колокольчатый звонок в прихожей раздался вечером, когда стемнело уже; он ждал этого звонка, готовил себя к нему, но сейчас, д о ж д а в ш и с ь, ощутил, как ослабли ноги; поднялся с трудом; хрипло сказал жене:
– Открой. Это они.
Люба побледнела до голубизны; пошла к двери, откинув голову так, словно у нее раскалывался затылок.
На пороге стояли Чернов и Савинков; чуть позади них горбился "Гриша", боевик, фамилию его Азеф не помнил, принимал в организацию не он, а Савинков...
– Иван, - входя в квартиру первым, сказал Савинков, - мы к тебе по делу. По твоему делу. На несколько минут. Ты готов к разговору?
Азеф смог улыбнуться:
– Что-то от вас стужей веет, товарищи. Садитесь, сейчас Любочка приготовит чаю. Или, может, голодны?
– Мы не станем пить чай, - ответил Чернов, покашливая нервно.
– Мы знаем, что ты недавно вернулся из Петербурга, где просил Лопухина не говорить нам про твою работу в полиции.
– Что?! Ты что говоришь, Виктор?!
– Азеф обернулся к Савинкову: - Боря, как можно?! Вы в своем уме?!
– Он хотел задать этот вопрос своим обычным, снисходительно-начальственным тоном, но не получилось, в голосе чувствовалась какая-то жалостливая растерянность.