Горгий
Шрифт:
Калликл. Так.
Сократ. Но ведь ты говоришь, что человек благополучный не может быть в то же самое время и злополучным.
Калликл. Говорю.
Сократ. А что страдающий может радоваться, это ты признаешь.
Калликл. Как будто бы да.
Сократ. Стало быть, радоваться — не то же, что быть счастливым, а огорчаться — не то же, что несчастным, и, значит, удовольствие и благо — вещи разные.
Калликл. Не понимаю я, что ты там мудришь,
Сократ. Понимаешь, Калликл, да только прикидываешься. Пойдем же далее.
Калликл. К чему весь этот вздор?
Сократ. К тому, чтобы ты убедился, как мудро ты меня поучаешь. Не одновременно ли с жаждою исчезает у каждого из нас и удовольствие от питья?
Калликл. Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Горгий. Пожалуйста, Калликл, не надо так! Отвечай ради всех нас, чтобы довести беседу до конца.
Калликл. Но Сократ себе верен, Горгий! Всегда одно и то же — спрашивает и разбирает всякие мелочи, пустяки [48] !
Горгий. А тебе что за разница? Совсем не твоя забота их оценивать. Пусть себе разбирает, что хочет.
Калликл. Ладно, Сократ, задавай свои мелочные, пустячные вопросы, раз Горгий не против.
Сократ. Счастливец ты, Калликл, что посвящен в Великие таинства прежде Малых [49] : я-то думал, это недозволено. Начнем с того, на чем ты остановился: не одновременно ли пропадает у каждого из нас жажда и удовольствие?
48
Калликла раздражает приверженность Сократа к примерам из повседневной жизни (см.: Критон, прим. 9).
49
Великим таинствам, или мистериям, в Элевсине (осенью, в месяце Боедромии) предшествовали Малые мистерии в Афинах (весной, в месяце Анфестерии). Сократ иронически замечает, что Калликл презирает постепенность познания, сразу хватаясь за обобщения.
Калликл. Одновременно.
Сократ. А голод и остальные желания — тоже одновременно с удовольствием?
Калликл. Да.
Сократ. Стало быть, страдание и удовольствие исчезают одновременно?
Калликл. Да.
Сократ. Но благо и зло не исчезают одновременно, как ты признаешь. Или теперь ты этого уже не признаешь?
Калликл. Нет, признаю. Но что с того?
Сократ. А то, друг, что благо, оказывается, не совпадает с удовольствием, ни зло — со страданием. В самом деле, эти два прекращаются одновременно, а те нет, потому что они разной природы. Как же может удовольствие совпадать с благом или страдание — со злом?
А если хочешь, взгляни еще вот с какой стороны — я думаю, что и тут у тебя не будет
Калликл. Несомненно.
Сократ. Что же, хорошими ты называешь неразумных и трусливых? Нет, до сих пор по крайней мере ты считал хорошими мужественных и разумных. Или это не верно?
Калликл. Совершенно верно!
Сократ. Пойдем далее. Тебе случалось видеть, как неразумное дитя радуется?
Калликл. Конечно.
Сократ. А взрослого человека, неразумного, но радующегося никогда еще не случалось видеть?
Калликл. Я думаю, случалось. Но что это значит?
Сократ. Ничего. Ты делай свое — отвечай.
Калликл. Видел и взрослого.
Сократ. Что же, а разумного, который бы огорчался и радовался?
Калликл. Тоже.
Сократ. А кто больше радуется и огорчается — разумные или неразумные?
Калликл. Я думаю, разница невелика.
Сократ. Достаточно и этого. Случалось тебе видеть труса на войне?
Калликл. Как же иначе!
Сократ. И что же? Кто, по-твоему, больше радуется, когда враг отступает, трусы или храбрые?
Калликл. Мне кажется, и те и другие, но первые, может быть, больше. Или примерно одинаково.
Сократ. Это все равно. Значит, трусы тоже радуются?
Калликл. Еще как!
Сократ. И неразумные, по-видимому, тоже?
Калликл. Да.
Сократ. А когда враг наступает, одни трусы огорчаются или храбрые тоже?
Калликл. И те, и другие.
Сократ. Одинаково?
Калликл. Пожалуй, трусы больше.
Сократ. А когда враг отступает — они больше радуются?
Калликл. Пожалуй.
Сократ. Значит, огорчаются и радуются неразумные и разумные, трусливые и мужественные примерно одинаково, по твоим словам, и трусливые — даже больше, чем мужественные?
Калликл. Согласен.
Сократ. Но при этом разумные и мужественные хороши, а трусливые и неразумные — плохи?
Калликл. Да.
Сократ. Стало быть, и хорошие, и плохие радуются и огорчаются примерно одинаково?
Калликл. Согласен.
Сократ. Тогда не одинаково ли примерно хороши и плохи хорошие и плохие? Или даже плохие более хороши?
Калликл. Клянусь Зевсом, я тебя не понимаю.
Сократ. Не понимаешь, что хорошие, по твоим же словам, зовутся хорошими в силу присущего им блага, а плохие — плохими в силу присущего им зла и что удовольствия — это благо, а страдания — зло?