Гори, гори, моя звезда!

Коллектив авторов

Таганрог

Примиренье

О, засни, мое сердце, глубоко! Не буди: не пробудишь, что было, Не зови, что умчалось далёко, Не люби, что ты прежде любило… Пусть надеждой и лживой мечтой Не смутится твой сон и покой. Для тебя невозвратно былое, На грядущее нет упованья. Ты не знало в блаженстве покоя, Успокойся ж на ложе страданья И старайся не помнить зимой, Как срывало ты розы весной! 1848

Николай Александрович Некрасов (1821–1877)

Тройка

Что ты жадно глядишь на дорогу В стороне от веселых подруг? Знать, забило сердечко тревогу — Все лицо твое вспыхнуло вдруг. И зачем ты бежишь торопливо За промчавшейся тройкой вослед?.. На тебя, подбоченясь красиво, Загляделся проезжий корнет. На тебя заглядеться не диво, Полюбить тебя всякий не прочь: Вьется алая лента игриво В волосах

твоих, черных как ночь; Сквозь румянец щеки твоей смуглой Пробивается легкий пушок, Из-под брови твоей полукруглой Смотрит бойко лукавый глазок. Взгляд один чернобровой дикарки, Полный чар, зажигающих кровь, Старика разорит на подарки, В сердце юноши кинет любовь. Поживешь и попразднуешь вволю, Будет жизнь и полна, и легка… Да не то тебе пало на долю: За неряху пойдешь мужика. Завязавши под мышки передник, Перетянешь уродливо грудь, Будет бить тебя муж-привередник И свекровь в три погибели гнуть. От работы и черной и трудной Отцветешь, не успевши расцвесть, Погрузишься ты в сон непробудный, Будешь нянчить, работать и есть. И в лице твоем, полном движенья, Полном жизни, – появится вдруг Выраженье тупого терпенья И бессмысленный, вечный испуг. И схоронят в сырую могилу, Как пройдешь ты тяжелый свой путь, Бесполезно угасшую силу И ничем не согретую грудь. Не гляди же с тоской на дорогу И за тройкой вослед не спеши, И тоскливую в сердце тревогу Поскорей навсегда заглуши! Не нагнать тебе бешеной тройки: Кони крепки, и сыты, и бойки, — И ямщик под хмельком, и к другой Мчится вихрем корнет молодой… 1846

Огородник

Не гулял с кистенем я в дремучем лесу, Не лежал я во рву в непроглядную ночь, — Я свой век загубил за девицу-красу, За девицу-красу, за дворянскую дочь. Я в немецком саду работал по весне, Вот однажды сгребаю сучки да пою, Глядь, хозяйская дочка стоит в стороне, Смотрит в оба да слушает песню мою. По торговым селам, по большим городам Я недаром живал, огородник лихой, Раскрасавиц девиц насмотрелся я там, А такой не видал, да и нету другой. Черноброва, статна, словно сахар бела!.. Стало жутко, я песни своей не допел. А она – ничего, постояла, прошла, Оглянулась: за ней как шальной я глядел. Я слыхал на селе от своих молодиц, Что и сам я пригож, не уродом рожден, — Словно сокол гляжу, круглолиц, белолиц, У меня ль, молодца, кудри – чесаный лен… Разыгралась душа на часок, на другой… Да как глянул я вдруг на хоромы ее — Посвистал и махнул молодецкой рукой, Да скорей за мужицкое дело свое! А частенько она приходила с тех пор Погулять, посмотреть на работу мою, И смеялась со мной, и вела разговор: Отчего приуныл? что давно не пою? Я кудрями тряхну, ничего не скажу, Только буйную голову свешу на грудь… «Дай-ка яблоньку я за тебя посажу, Ты устал, – чай, пора уж тебе отдохнуть». – «Ну, пожалуй, изволь, госпожа, поучись, Пособи мужику, поработай часок». Да как заступ брала у меня, смеючись, Увидала на правой руке перстенек. Очи стали темней непогоднего дня, На губах, на щеках разыгралася кровь. «Что с тобой, госпожа? Отчего на меня Неприветно глядишь, хмуришь черную бровь?» – «От кого у тебя перстенек золотой?» – «Скоро старость придет, коли будешь все знать». – «Дай-ка я погляжу, несговорный какой!» И за палец меня белой рученькой хвать! Потемнело в глазах, душу кинуло в дрожь, Я давал – не давал золотой перстенек… Я вдруг вспомнил опять, что и сам я пригож, Да не знаю уж как – в щеку девицу чмок!.. Много с ней скоротал невозвратных ночей Огородник лихой… В ясны очи глядел, Расплетал, заплетал русу косыньку ей, Цаловал-миловал, песни волжские пел. Мигом лето прошло, ночи стали свежей, А под утро мороз под ногами хрустит. Вот однажды, как крался я в горенку к ней, Кто-то цап за плечо: «Держи вора!» – кричит. Со стыдом молодца на допрос привели, Я стоял да молчал, говорить не хотел… И красу с головы острой бритвой снесли, И железный убор на ногах зазвенел. Постегали плетьми и уводят дружка От родной стороны и от лапушки прочь На печаль и страду!.. Знать, любить не рука Мужику-вахлаку да дворянскую дочь! 1846

«Ты всегда хороша несравненно…»

Ты всегда хороша несравненно, Но когда я уныл и угрюм, Оживляется так вдохновенно Твой веселый, насмешливый ум; Ты хохочешь так бойко и мило, Так врагов моих глупых бранишь, То, понурив головку уныло, Так лукаво меня ты смешишь; Так добра ты, скупая на ласки, Поцелуй твой так полон огня, И твои ненаглядные глазки Так голубят и гладят меня, — Что с тобой настоящее горе Я разумно и кротко сношу И вперед – в это темное море — Без обычного страха гляжу… 1847

«Еду ли ночью по улице темной…»

Еду ли ночью по улице темной, Бури заслушаюсь в пасмурный день — Друг беззащитный, больной и бездомный, Вдруг предо мной промелькнет твоя тень! Сердце сожмется мучительной думой. С детства судьба невзлюбила тебя: Беден и зол был отец твой угрюмый, Замуж пошла ты – другого любя. Муж тебе выпал недобрый на долю: С бешеным нравом, с тяжелой рукой; Не

покорилась – ушла ты на волю, Да не на радость сошлась и со мной… Помнишь ли день, как, больной и голодный, Я унывал, выбивался из сил? В комнате нашей, пустой и холодной, Пар от дыханья волнами ходил. Помнишь ли труб заунывные звуки, Брызги дождя, полусвет, полутьму? Плакал твой сын, и холодные руки Ты согревала дыханьем ему. Он не смолкал – и пронзительно звонок Был его крик… Становилось темней; Вдоволь поплакал и умер ребенок… Бедная! слез безрассудных не лей! С горя да с голоду завтра мы оба Так же глубоко и сладко заснем; Купит хозяин, с проклятьем, три гроба — Вместе свезут и положат рядком… В разных углах мы сидели угрюмо. Помню, была ты бледна и слаба, Зрела в тебе сокровенная дума, В сердце твоем совершалась борьба. Я задремал. Ты ушла молчаливо, Принарядившись, как будто к венцу, И через час принесла торопливо Гробик ребенку и ужин отцу. Голод мучительный мы утолили, В комнате темной зажгли огонек, Сына одели и в гроб положили… Случай нас выручил? Бог ли помог? Ты не спешила печальным признаньем, Я ничего не спросил, Только мы оба глядели с рыданьем, Только угрюм и озлоблен я был… Где ты теперь? С нищетой горемычной Злая тебя сокрушила борьба? Или пошла ты дорогой обычной И роковая свершится судьба? Кто ж защитит тебя? Все без изъятья Именем страшным тебя назовут, Только во мне шевельнутся проклятья — И бесполезно замрут!.. 1847

Маша

Белый день занялся над столицей, Сладко спит молодая жена, Только труженик муж бледнолицый Не ложится – ему не до сна! Завтра Маше подруга покажет Дорогой и красивый наряд… Ничего ему Маша не скажет, Только взглянет… убийственный взгляд! В ней одной его жизни отрада, Так пускай в нем не видит врага: Два таких он ей купит наряда, А столичная жизнь дорога! Есть, конечно, прекрасное средство: Под рукою казенный сундук; Да испорчен он был с малолетства Изученьем опасных наук. Человек он был новой породы: Исключительно честь понимал, И безгрешные даже доходы Называл воровством, либерал! Лучше жить бы хотел он попроще, Не франтить, не тянуться бы в свет, — Да обидно покажется теще, Да осудит богатый сосед! Всё бы вздор… только с Машей не сладишь. Не втолкуешь – глупа, молода! Скажет: «Так за любовь мою платишь!» Нет! упреки тошнее труда! И кипит-поспевает работа, И болит-надрывается грудь… Наконец наступила суббота: Вот и праздник – пора отдохнуть! Он лелеет красавицу Машу, Выпив полную чашу труда, Наслаждения полную чашу Жадно пьет… и он счастлив тогда! Если дни его полны печали, То минуты порой хороши, Но и самая радость едва ли Не вредна для усталой души. Скоро в гроб его Маша уложит, Проклянет свой сиротский удел, И, бедняжка, ума не приложит, Отчего он так скоро сгорел? 1851

«Давно – отвергнутый тобою…»

Давно – отвергнутый тобою, Я шел по этим берегам И, полон думой роковою, Мгновенно кинулся к волнам. Они приветливо яснели. На край обрыва я ступил — Вдруг волны грозно потемнели, И страх меня остановил! Поздней – любви и счастья полны, Ходили часто мы сюда, И ты благословляла волны, Меня отвергшие тогда. Теперь – один, забыт тобою, Чрез много роковых годов, Брожу с убитою душою Опять у этих берегов. И та же мысль приходит снова — И на обрыве я стою, Но волны не грозят сурово, А манят в глубину свою… 1855

«Где твое личико смуглое…»

Где твое личико смуглое Нынче смеется, кому? Эх, одиночество круглое! Не посулю никому! А ведь, бывало, охотно Шла ты ко мне вечерком! Как мы с тобой беззаботно Веселы были вдвоем! Как выражала ты живо Милые чувства свои! Помнишь, тебе особливо Нравились зубы мои; Как любовалась ты ими, Как целовала, любя! Но и зубами моими Не удержал я тебя… 1855

Прости

Прости! Не помни дней паденья, Тоски, унынья, озлобленья, — Не помни бурь, не помни слез, Не помни ревности угроз! Но дни, когда любви светило Над нами ласково всходило И бодро мы свершали путь, — Благослови и не забудь! 29 июля 1856

«Не говори, что молодость сгубила…»

Не говори, что молодость сгубила Ты, ревностью истерзана моей; Не говори!.. близка моя могила, А ты цветка весеннего свежей! Тот день, когда меня ты полюбила И от меня услышала: люблю, — Не проклинай! близка моя могила, Поправлю всё, что смертью искуплю! Не говори, что дни твои унылы, Тюремщиком больного не зови: Передо мной – холодный мрак могилы. Перед тобой – объятия любви! Я знаю: ты другого полюбила, Щадить и ждать наскучило тебе… О, погоди! близка моя могила — Начатое и кончить дай судьбе!.. 1856