Гори оно все огнем…
Шрифт:
– Господи! – выключила Лидия немедленно новостной канал и заодно телевизор и обхватила двумя руками голову.
Она запустила пальцы в распущенные волосы, смотрела невидящими глазами в угол гостиничного номера, беззвучно шевелила губами и раскачивалась маятником, сидя на кровати. Но так продолжалось недолго. Мозг ее снова заработал, спустя некоторое время.
– Я не желала вам такого, Павел Николаевич. Просто хотела жить своей жизнью. И да, совсем чуть-чуть проучить за то, что возомнили себя господом богом на этой земле и брались кроить и перестраивать человеческие судьбы на свое усмотрение. Поэтому решила кое-что позаимствовать. Но смерть?! Это ужасно!
Когда Лидия почувствовала, что по ее щекам
– Это что же значит?! Меня теперь могут обвинить в убийстве? Все выглядит так, будто… И, верно! Из дома исчезла, как будто в бега подалась, а перед этим коварно недвижимость обернула в наличные, ну, почти. Господи! Что делать? Ехать доказывать, что я здесь ни при чем? Кто мне поверит в сложившихся обстоятельствах? Кто я такая? Букашка просто! Нет, попадаться прямо в руки не следует ни правоохранителям, ни тем, кто с Потаповым это сделал. Что тогда остается? Правильно! Я убегу, спрячусь и этим сохраню себе жизнь.
Решено – сделано. Это было жизненное правило не одного только Павла Николаевича, но и его несостоявшейся новой жены тоже. Личность Лидии Андреевны Ардовой с этого момента раздвоилась, а на свет в скором времени появилась новая женщина по имени Татьяна Скопцева и зажила скромно и неприметно.
* * *
В паспорте Татьяны Скопцевой было отмечено, что родилась она в селе под красивым названием «Красные Челны». Если кто-нибудь не поленился бы и посмотрел по карте, где находился данный населенный пункт, нашел бы его на берегу реки-матушки Волги. Но особо дотошный исследователь, что продвинулся бы в поиске далее, очень быстро удостоверился бы, что село давно пришло в упадок, находилось в дичайшем запустении, буквально от него остались развалины, поросшие бурьяном, и разыскать кого-то из бывших жителей вряд ли стало возможно. Вот такая картина вырисовывалась.
Тот, кто был знаком с Таней, знал, что девушка говорить про свою малую родину не любила, как и про какую-либо родню. Отделывалась словами, если разговор все же когда-нибудь поворачивался в ту сторону, что, мол, глухомань, не достойная ничьего внимания, а родителей давно нет. И тогда никому не приходило в голову продолжать задавать вопросы, знали, как оно бывало в захолустье: работы нет, одно разорение и пьянство, от которого многие рано уходили на тот свет. Вот так многие дорисовывали в своем воображении недосказанное. А что? Танька, девчонка была простая, окружение ее тоже сложностью не отличалось, вот и текли их мысли по обычной накатанной колее.
Но Скопцевой в жизни, наконец-то, повезло. Как сама она не раз говорила, покидало ее по многим малым и средним городам России, пошвыряло, а потом, раз, и зашвырнуло в Питер. Работу она там нашла, причем с жильем, вот и радовалась теперь такому успеху. А что? Обосновалась прекрасно. В конторе ее жаловали, и, как дело исполняла, начальство было довольно. Несколько раз выдвигалась на участие в городских конкурсах, за которые потом от руководства получала грамоты и даже премиальные. Вот и теперь, потрудилась, проявила инициативу, была отмечена. В данный момент девушка шла к месту проживания и несла подмышкой рамку с грамотой под стеклом. Пришла к своему дому, спустилась по пяти ступеням бетонного колодца к двери и вскоре оказалась в подвальном помещении, оборудованном по жилье. Очень даже просторном. В ее распоряжении находилась комната в двадцать квадратов с окном, в которое видны были ноги прохожих, шагающих по питерскому тротуару, душевая и кухонька, площадью чуть больше трех квадратных метров. Да, незамысловато,
Так вот, пришла Танюша домой и начала прикидывать, куда бы рамку с очередной грамотой приспособить. Выходило, что самое ей место было в углу над холодильником. Приложила к обоям, желтым в веселый мелкий цветочек, покрутила и так и этак и пришла к выводу, что да, там рамка смотрелась. И на потом дело откладывать не стала, достала молоток, гвоздь и загнала его в стену, а затем закрепила на нем грамоту. Прежде чем отойти и заняться приготовлением ужина, еще раз прочитала ее, вслух.
– Награждается… за каждодневное… за проявленное… – шевелила губами и кривила их то ли в улыбке, то ли в ухмылке. – В общем, я стала заслуженным дворником. Вот уже на протяжении года меня хвалят, награждают, и скоро места на стенах под такие вот рамки закончится. И пусть злые языки намекают, что привечают меня незаслуженно. Мол, директор ко мне неравнодушен и ключи подбирает, вот и отмечает при любой возможности. Нет! Это все за настоящий труд! Правда, пес?
Груда кучерявой шерсти, лежащая в противоположном от холодильника углу, зашевелилась. Она оказалась собакой. Странной. Уже потому, что никак не отреагировала на Татьяну, вошедшую в помещение. Обычно псы так не поступали. Они хозяевам должны бы радоваться, а этот глазом только из-под отросшей челки блеснул и так и остался лежать на своем коврике. И только когда девушка к нему обратилась, это лохматое нечто соизволило поднять на ее речь голову. И оказалось еще, что слово «Пес» было его именем. Странное прозвище для странной собаки.
– Что, чудо-юдо подзаборное? Не обжился еще? А выглядеть стал вполне неплохо, однако. После вчерашней мойки-стирки ты оказался не грязно-серым, как думала сначала, а молочно-белым с кремовым пятном на правом глазу и ухе. Какого же ты у нас рода-племени? Определенно, родители твои были благородных кровей. Как считаешь? Мне кажется, что кто-то из них случился пуделем, а кто-то терьером, может и тибетским. А тебе все равно? Ну и ладно, тогда давай станем готовить ужин. О, это занятие, вижу, тебе по душе? Что же, тогда идем, будешь мне помогать. Омлет с овощами тебе как? Облизываешься! Выходит, одобряешь. На том и порешим, готовим себе ужин из яиц. Или нет? Сколько же тебе их надо, чтобы насытиться? Лично мне, хватит двух, но тебе, скорее всего, и пять будут только на один зуб. А у меня сегодня с провизией не густо. Угораздило же тебя так вымахать, собака. Но ты не переживай – я нашла выход, Пес. Ты доешь вчерашнюю гречку, в которую добавлю часть омлета. Для затравки, так сказать. Согласен? Тогда приступим.
Она закатала рукава на рубашке, накинула на шею петлю кухонного фартука и приступила к готовке. Когда к ней на тесное пространство внедрился крупный пес, на кухне стало не пошевелиться. А тот еще быстро утомился сидеть и водить черной маковкой носа и всей головой с длинными лохматыми ушами на фыркающие звуки жарящихся яиц на сковороде, взял и улегся под самые Танькины ноги.
– Ну, ты даешь! Здесь и так было не ступить. А ну иди в комнату. Иди, иди. Пес! Где твоя миска? Молодец! Умная собака! Все понял! Жди там, а я скоро управлюсь.
Они уже закончили с ужином: съели все до крошки, и посуда, помытая хозяйкой, стояла на положенном месте. И решили посмотреть фильм, скачав его предварительно на ноутбук. Конечно, все делала и решала хозяйка, а Пес только проявлял молчаливое согласие и одобрение. Он внимательно следил за Татьяной то левым, то правым глазом, в зависимости от того, как на морду падала отвисшая и состоящая из длинных кудряшек челка. И на ожившем экране уже замелькали картинки, а их совместное теперь жилище наполнили звуки музыки, когда во входную дверь забарабанили.