Горицвет
Шрифт:
Грег сделал еще один глоток. Жекки поняла, что он медлит, чтобы совладать с каким-то неприятным ему, но очень настырным ощущением, чем-то напоминавшим презрение или ту нервную брезгливость, которую она часто наблюдала у Аболешева. Впрочем, момент совпадения был мимолетным. Заговорив, Грег сразу вернул себе свое неповторимое «я».
— Года два тому назад, — сказал он, — мы… ну, чтобы не затемнять суть, обойдемся без имен и фамилий, — скажем так, некое анонимное товарищество, учредило некое акционерное общество — концессию по строительству некоей железной дороги, которую предполагалось пустить через ваш богоспасаемый лес. Товарищество имело немалый капитал и знало о серьезной заинтересованности
Разрешение на строительство было получено. Общество на законных основаниях выпустило акции. При размещении на бирже они сразу пошли в рост. Признаюсь, я вложил в эти акции очень крупный капитал. Ну вот. Акции росли, капитал общества умножался, однако чтобы держать дело на плаву, нужно же было начинать хотя бы приготовительные работы. Работы провели и выяснили, что утвержденный проект железной дороги составлен безграмотно. В соответствии с ним железнодорожная ветка проходила не только по казенным землям, но и пересекала частновладельческие. Об этом стало известно в Петербурге.
План повис в воздухе, акции на бирже пошли вниз. Переделывать проект, значило затягивать время и подвергать себя неизвестности, что неизбежно для людей, имевших глупость связать себя с правительством. Нужно было срочно принимать меры иного рода. И они были приняты. По всей Нижеславскской губернии запустили слухи о предстоящем железнодорожном буме, об участии казны, о неизбежности выкупных операций, словом, необходимую полуправду. Однако, скупать частные земли, по крайней мере, какие-то куски пришлось на самом деле, иначе сановники в Петербурге отказывали в дальнейшей поддержке. Скупка пошла своим чередом. Вы можете догадываться, что не обошлось и без обмана, а кое-где — принуждения. Сведения о наших успехах пошли наверх, и вот подтверждение на строительство снова получено, по-видимому, бесповоротно, и свершилось то, ради чего затевалась вся операция: акции на Бирже взлетели до небес. Можете представить, они выросли вдесятеро против первоначальной цены. Я рассудил, что от добра добра не ищут, и телеграфировал своему питерскому брокеру, чтобы он немедленно сбыл с рук всю мою партию. Я нажил на этом деле состояние, моя дорогая.
— А что же дорога?
— Возможно, когда-нибудь ее все-таки построят, ибо заинтересованность Петербурга никуда не делась, но строительством, без сомнения, займется другая компания. Потому что наше акционерное общество — обыкновенная фикция, мираж, исчезающе малая величина. Почти такая же, как все мы, грешные. А вот биржевая прибыль вполне долговечна, если, конечно, перевести ее в надежный банк где-нибудь в Ревеле.
Грег отпил вина, давая понять, что его история закончена. Жекки была обескуражена. Нет, она конечно, и раньше слышала о разных мошеннических выходках со стороны всяких сомнительных дельцов, и даже сама имела некоторый опыт по этой части. Она прекрасно помнила, что Грег принадлежал по своему роду занятий как раз к той самой категории отпетых типов, от которых честным людям следовало держаться подальше. Но она и представить себе не могла, что о самом явном бесчестном поступке — грабеже сотен, а то и тысяч ничего не подозревающих людей — можно говорить вот так прямо, с такой откровенностью и таким безразличием. Крепость ее морального здоровья была еще слишком прочна, чтобы не откликаться на вирус чумы самым стойким непримиримым сопротивлением.
И уж если она не могла вообразить себ подобную разновидность болезни, существующей где-то на расстоянии,
Она в два глотка осушила бокал вина. Сейчас ее чувства были заодно с мыслями, а мысли заодно с языком.
— По-моему, вы хорошо делаете, что отказываетесь от титула ваших предков, — сказала она, ни мало не заботясь о сдержанности. — Вы его не заслуживаете. Ваши предки сгорели бы со стыда, узнай, кем стал их наследник.
— А кто вам сказал, что я отказываюсь? — возразил Грег, обжигая ее засветившимися из глубины черными угольями. Утихший пламень начал опять понемногу разгораться. — С формальной стороны у меня нет никаких препятствий для того, чтобы носить титул и фамилию отца.
— Ну конечно, ваши доблести как раз к этому располагают.
— Я бы предпочел более скромное определение для моих занятий, это — моя работа.
— Вы до такой степени свободны от человеческих представлений о дозволенном?
Жекки поднялась, резко отодвинув от себя стул.
— А вы разве не знали об этом? — последовал невозмутимый вопрос. — От вас у меня нет секретов. Ведь я лучший из ваших друзей, разве нет?
— Больше не уверена в этом.
Жекки отошла к камину и раздраженно уставилась на ревущее пламя.
Человеческое воплощение Серого снова поставило ее в тупик, и надо полагать, сделало это вполне сознательно.
«Ну, как такое может быть, как может существо распадаться на два совершенно не совместимых субъекта, различных не только физически, но и по самой сути, которую нельзя же подделать. Нет, просто принять это, как данность, нельзя. Я не хочу, чтобы лучшее, что во мне есть, растрачивало себя на мошенника, на отпетого негодяя, умеющего ловко прикидываться своим. А ведь я почти примирилась с ним из-за той истории в лесу, и главное — с собой. А он, вот полюбуйтесь, он по-прежнему как ни в чем не бывало играет. Ему все, как с гуся вода. Играл, когда предлагал карточную авантюру у Херувимова, когда пугал разорением, когда… ну, нет, лимонное платье не может быть обманом, оно есть, я могу до него дотронуться».
— Послушайте, — сказала Жекки, обернувшись и, не найдя Грега за столом, осеклась в нерешительности.
Она почувствовала его кожей спустя мгновение, еще не видя, а только ощутив горячий ток крови, пробежавший от сердца и холодную зыбь вдоль позвоночника. Вздрогнув, она повернулась. Грег стоял в двух шагах от нее, размеренно перекатывая в руках бокал с недопитым вином. Он смотрел как-то рассеянно, бесстрастно, переводя сумрачный взгляд с ее лица на огонь в камине. В сердце Жекки снова что-то перевернулось. Этот взгляд… он так напомнил ей Серого, того другого, прежнего, каким она всегда его знала.
— Послушайте, Грег, — повторила она, возмущаясь мягкости своей интонации, — я знаю вас совсем другим, и не могу думать о вас отдельно от того, кем я вас знала много лет. Тот другой… ну если не считать этого вашего бешеного приступа…
— Какого приступа?
— День назад в лесу, или вы не помните, что с вами бывает, когда вы… словом, когда вы…
— Ах, это… — он глотнул вина и, покрутив фужер, понаблюдал за янтарными всплесками на его стенках. — Нет, помню.