ГориславаПовести
Шрифт:
— Гони всем.
— Пока в лавке водится…
Механик смерил крикунов презрительным взглядом.
— Сыпьте выговор, не полысею. Бумага все стерпит. Раззявили рты на даровое питьво.
Портнягин не сдавался:
— Ты плуг колхозный упер — провинка большая. Не выговор — суд по тебе править надо. Откупайся лучше от греха подальше.
— Мой плуг.
— Врешь, колхозный. Он занумерован.
— Нет на плуге никакого номера.
— Напильником сточил, ржавчиной затер. Шельма! Тебе закон за позор личности сполна выдаст.
Багровело лицо председателя. Собирался оборвать бузотера, остановить возникшую стихийно
Инструктора удручало, обескураживало, что его словеса, сказанные на собраниях, в беседах, не доходили до сердца народа, разлетались мякиной, подхваченной ветром. Мужики давно наслушались досыта велеречивых обещаний, посулов.
По ним выходило: до коммунизма остался один пеший переход. Дыр, проблем, необеспеченности было великое множество. Деревни кажилились, хирели. Не могла их поставить на ноги самая вычурная лозунговая политика, ненаглядная агитация. Навалились крестьянским миром на кукурузу, ждали фурора. В отличие от картофельного кукурузного бунта в отечестве не произошло. За ее всесоюзное водворение на поля заплескивались бурные, многолетние аплодисменты: пустой энергии ладошек хватило бы настолько, чтобы перемолотить на зерно миллионы тонн кукурузных початков.
И на этой колхозной сходке инструктор упражнялся в вычурной словесности, нагоняющей сон на усталых крестьян. Анонимщик пожирал глазами выступающего: вот, вот он я… это мое письмо… и в другой раз услужу…
Председатель колхоза отделался устным выговором. Инструктор по низкой цене купил полпуда говяжьей мякоти и на грузо-пассажирском пароходике отбыл восвояси.
Безостановочно крутилось колесо времени.
В крутые рождественские морозы неподалеку от Дектяревки взревели бульдозеры и пнекорчеватели. За согрой кочевые дорожники расчищали зимник. Река омертвела до мая, поток грузов для недроразведчиков торопились пустить сухопутьем. Самые срочные доставлялись вертолетами, самолетами. Дороговизна воздушного моста пугала нефтеразведочные экспедиции.
Под гусеницами, бульдозерными ножами трещал сухостойник, молодняк: расширялась старая лесовозная дорога, заросшая березняком, сосновой порослью. Бетонная земля выдерживала тяжелую технику. Отполированные траки хищно клацали над промерзшей твердью зимника.
Передвижные вагончики дорожников, установленные на трубчатых полозьях, по вечерам наполнялись гвалтом, смехом и песнями. Мастер просил дектяревскую продавщицу не продавать вахтовикам спиртное. Власть денежной выручки брала свое. Однако дорожная братия дело
Игольников продавал дорожникам молоко, картошку, сало. Изредка оставлял ночевать загостившихся парней. Шумоватые постойщики наливали хозяевам вина. В отличие от жены Крисанф не отказывался. Дорожники возбужденно говорили о будущем городе Быстринске. Быстрина закрутит рабочих в глубокой воронке труда. От города побегут на нефтепромыслы новые пути-дороги, дел будет — пруд пруди.
Хайластые вахтовики в забывчивости сыпали за столом словесную непотребщину. Матрена Олеговна дважды приструнила: хлебосольничайте, при детях да при иконах не лайтесь. Курил хозяин, смолили гости. Дым висел плотным туманом. После ухода шоферов, трактористов жена напускалась на хозяина:
— Чего привечаешь кочевых пьянчуг? Наскотинили за столом, убирай за ними сам.
— Нишкни, Мотря! Я от них выгоду буду иметь. Скоро машины с грузом пойдут. Обещали с цементом помочь. Вода болотная, грунтовая с весны начинает мучить. Буду подполицу бетонировать. Песку вволю, запасусь цементом. Такое заграждение сделаю — капля влаги не просочится. Крысам все ходы-выходы перекрою.
— Пусть цемент для города везут, он на стройке нужен. Под суд угодить захотел?
При слове суд Крисанфа передернуло. Потянулся к недопитому стакану. Засаднила ошпаренная страхом душа.
Зимник ожил после новогодья. Гремели по нему тяжелые машины, дробился в стволах корабельных сосен свет фар. Отдельные лучи проникали в сотру, вспыхивали над кустами и сугробами. По воле случая изба Крисанфа, поставленная на отшибе, оказалась самым первым от дороги жилищем. Сворачивала сюда с зимника утомленная долгопутьем шоферня. За короткий постой рассчитывались тушенкой, кирпичом, цементом. К весне накопилась горка плотных, тяжелых мешков. Крисанф сколотил опалубку, приготовил для бетона объемистый ящик. Мужиком одолел строительный зуд. Сыны подносили приготовленный отцом раствор, опускали в подполицу наполненные ведра. Принимая желанный груз, бетонщик кричал весело:
— Молодцы-удальцы! Дело идет.
Торопился, заливал бетон между плотно сколоченных опалубочных досок. До появления воды успел зацементировать пол в яме. Из проточенных нор посверкивали глазами настороженные крысы, не по ним был поднятый в подземелье шум.
Жалея любимых апостолов, мать сама бралась за ведра. Наливала совковой лопатой раствор, подносила к квадратному зеву подпола.
— Мотря, ты не надсажайся, по неполному ведру носи, — жалел надомный бетонщик.
— Кончай скорее свою бетонную канитель, — ворчала жена, — развел в избе грязищу.
— Э-э-э, нет. Я еще прокоп в сторону бани сделаю, в бетон замурую. Будет личное бомбоубежище. Американцы строят, мы не хуже их. Сделаю здесь запас еды, питья и… сам поганый атомный гриб не страшен. Цемент сам в руки идет — упускать не намерен.
Увлеченный укреплением подземелья Крисанф позабыл про самогонку. Ему не терпелось отторгнуть от избы воду, избавиться от противной сырости, атакующего грибка.
Электрическая лампочка-переноска ярко освещала подполицу. Бетонщик бросал в раствор битый кирпич, топил березовой палкой. Подошло время отдирать внутренние опалубочные доски. Строитель удовлетворенно тыкал острым концом лома в монолит — стена гудела.