Горит восток
Шрифт:
Выпей, Алешенька.
А ты?
Я не хочу.
Алексей Антонович молча взял стакан.
Зажечь? — спросила Ольга Петровна и, не дождавшись ответа, тряхнула коробком спичек.
Казалось, она даже не чиркнула спичкой, а лампа сама сразу вспыхнула аккуратным язычком бледного пламени. И сразу за окном пала глубокая ночь.
Ставни закрыть, Алешенька?
Что ты, мама! Я закрою сам.
Он было приподнялся, но в это время в комнату вошел Лебедев.
Я тебе не
Нет, нисколько. Ты выспался? Так скоро? Ведь ты не спал двое суток!
Да. Но для меня бывает достаточно и десяти минут, а я у тебя спал больше часа.
Хотите, я вам принесу чай, Михаил Иванович? — спросила Ольга Петровна.
Пожалуйста. Это будет замечательно!
С вареньем? С каким? Наверное, с кисленьким?
Это предел моих желаний.
Всегда? — Ольга Петровна шутя погрозила ему пальцем.
Конечно, нет. Только в данную минуту. После хорошего, крепкого сна.
То-то! — Ольга Петровна вышла.
В одном я тебе всегда завидую, Алеша: у тебя есть мать. А я вот своей даже не помню. И дома своего никогда не имел. Как окончил университет, так все езжу и езжу.
Похоже, ты недоволен?
Нет, очень доволен. Это я так, между прочим.
Ты должен, Миша, мне завидовать еще и в другом!
У меня есть невеста. А это наполняет сердце таким большим счастьем.
И тут завидовать? Нет, это слово теперь не годится. Я радуюсь за тебя!
Алексей Антонович покраснел.
— He понимай меня так упрощенно, я имел в виду, что тебе… ну, просто… нельзя иметь невесту.
Нет, я и понял тебя, Алеша, только в самом хорошем смысле. Но ведь все равно и тогда получается, что ты мне отказываешь в праве на любовь!
Но у тебя такая беспокойная жизнь!
А разве любить могут только люди спокойной жизни? Алеша, я просто не встретил еще на пути девушки, своей, той, которую полюблю.
Она должна будет тогда во всем походить на тебя, я не могу ее представить себе иначе.
А я пока вообще представить не могу. Но было бы страшно, если бы я не нашел в ней друга.
Они помолчали. В окно вливался сладкий, дурманящий запах цветов. Лебедев глубоко вздохнул.
Люблю цветы, — сказал он. — Что это? Левкои?
Левкои. Кажется, есть и табак. Резеда…
Ольга Петровна принесла чай, поставила стакан на стол и сразу же ушла.
Лебедев отодвинулся к стене.
Алеша, ты меня извини, но не лучше ли нам с тобой пить чай при закрытых ставнях?
Да, я уже сам хотел сделать это, — на ходу кинул Алексей Антонович.
Он быстро вышел, закрыл ставни и вернулся, принеся с собой приятную свежесть прохладного летнего вечера. Лебедев сидел у стола и перебирал пожелтевшие листы безыменной
Это как понимать, Алеша? — спросил он, отодвигая листки в сторону.
То есть что? Легенду? Она, по-моему, достаточно ясна. Если ты успел ее прочитать…
Успел. Я второй раз вижу ее у тебя на столе. Ты увлекаешься ею?
Ну, Миша… Когда-то я наткнулся на нее случайно. Еще мальчишкой… Она тогда мне понравилась, я оставил… И вот… иногда перечитываю.
Это что же — твой символ веры?
Ты всегда как-то в лоб ставишь вопросы, Миша, — поморщился Алексей Антонович и сел у стола, колени к коленям с другом. — Я коротко не могу ответить на твой вопрос, хотя бы уже потому, что по профессии я не художник.
Но что-то тебя, по-видимому, и теперь привлекает в этой легенде? Не зря же ты ее перечитываешь! — Лебедев помешал ложечкой чай, отхлебнул. — Ах, хорошо!
Мне нравится в ней, — подбирая слова, медленно сказал Алексей Антонович, — цельная душа этого юноши… художника… который отдал ее всю без остатка любимому искусству.
А-а! — протянул Лебедев, и черные его глаза сразу стали холодными и строгими и резче выделились бугры на висках. — Так… Но что же тогда тебе мешает отдать любимому делу всю свою душу без остатка?
Як этому и стремлюсь.
И хочешь походить на этого юношу?
Да. В своем упрямстве овладеть врачебным искусством.
Ты хочешь походить на этого юношу и, будучи врачом, посвятить всю свою жизнь тому, чтобы хорошо лечить людей.
Только так! — решительно подтвердил Алексей Антонович.
Ты хочешь походить на этого юношу, — повторил Лебедев, — но ты не хочешь, как он, искать правду жизни. Хорошо лечить людей — это то же, что хорошо рисовать картины. Но нельзя подчинять цель творчества процессу творчества, жизнь — изображению жизни.
Позволь, — возразил Алексей Антонович, — но этот художник, собственно говоря, ведь и не искал правду жизни как таковую. Он искал ее в искусстве. Изображал жизнь прекрасной в своих произведениях. И, судя по тексту легенды, — в совершенстве.
Вот в этом твоя и ошибка, Алеша! — воскликнул Лебедев. — Да, он изобразил жизнь прекрасной, но не такой, какая есть на самом деле. Он ложно понял жизнь и эту ложь передал на полотне, пусть в самой совершенной форме. Он искал именно правду жизни и думал, что нашел. Оказалось, не нашел. Поэтому его и постигла катастрофа. Чего же проще!
Ну, допустим, ты прав. А в чем же тогда для меня, как для врача, правда жизни?
Как и для всякого честного, а главное — передового человека: в общественном призвании. Нельзя не связывать свою профессию с ее общественной значимостью.