Горит восток
Шрифт:
Киреев резким рывком выдернул и вновь захлопнул ящик письменного стола. Хорош тоже гусь этот Иван Максимович! Признался фельдшеришке, а теперь в безнадежном деле у него, у Киреева, помощи просит. В таком случае пусть сам и выпутывается. Служебная репутация ему, Кирееву, дороже, чем личные симпатии. Притом существует же и контроль! Попробуй поверни дело не так, когда оно связано еще и со свидетелями! Сберечь мошну Василеву, а самому потом потерять место?.. Слуга покорный!..
Глаза Киреева стеклянно похолодели. Сухо и официально он глянул
Я пригласил вас, господин Лакричник, вот по какому поводу. Это вы писали?
Лакричник узнал свой почерк.
Да, это я.
Возьмите бумагу и письменно объясните точнее, чем вы подтверждаете соучастие врача Мирвольского, а не ваше лично, в преступлении Елизаветы Коронотовой.
Лакричник заерзал на стуле. Киреев смотрел на него выжидательно. Лакричник умоляюще прижал руки к груди.
Точнее я изложить не могу…
Киреев перегнулся к нему через стол и свистящим шепотом выругался. Потом встал, раскрыл дверь своего кабинета и приказал вытянувшемуся перед ним в струнку жандарму:
Вывести! И дать ему коленом…
15
На переезде через полотно железной дороги Порфирий повстречался со скачущей парой лошадей, впряженных в легкий ходок с плетеным кузовком. Кони испугались вдруг появившегося из темноты человека, прянули назад, едва не перевернув тележку. Обнесенный столбиками из нарубленных рельсов, узкий въезд не позволял лошадям развернуться. Они запутались постромками среди столбиков, храпели и долбили землю копытами. Порфирий стоял посредине переезда, пе понимая, что случилось. Он даже сделал вперед несколько шагов, чтобы помочь кучеру. Кони забились еще сильнее.
Эй! Кой там черт стоит на дороге? — услышал Порфирий и догадался, что это относится к нему.
И тут же из сумерек выплыла высокая, плечистая фигура и надвинулась на него.
Говорят тебе — с дороги сойди! Кто ты такой?
Домой иду… — проговорил Порфирий. Он узнал этого человека: когда-то он рыл во дворе у него колодец. — Это я, Тихон Астафьевич.
Кто это «я»?
Коронотов я.
Какой Коронотов?
Порфирий… Колодец я рыл у вас.
Колодец? Ах, вон кто! Да что ж это тебя два года не видать было? Бродяжил, что ли? Ходили тут всякие про тебя разговоры. Гляди-ка, волосами как оброс…
Мимо них, держа под уздцы, кучер провел лошадей, все еще храпящих. Жалобно выкликнул:
Тихон Астафьевич, едемте. Все руки мне повывертел жеребец.
Сбивая каблуками с насыпи мелкий щебень, Тихон Астафьевич поднялся на косогор и вспрыгнул в ходок. Кони сразу понеслись галопом.
Порфирий прислушался к затихающему топоту копыт.
«Всякие, говорит, ходили разговоры, — подумал оп, припомнив, как ушел из дома. — Конечно, всякие…»
Стало совсем темно. Правее, в низине, блестели огни Шиверска. Прямо впереди угадывался глубокий распадок, заросший
Вдруг он остановился. Отсюда было вовсе недалеко — только спуститься в распадок к Уватчику и вновь подняться в гору. А там тропинка приведет домой… Он ощупал себя, изорванную, всю в заплатах рубаху, косматую голову. Хотел постричься в Тайшете, а получилось…
«Зарос волосами. Обрезать бы их где… Тоже, приду к Лизавете! Люди приходят в дом с подарками. А у меня для нее подарок какой?»
И тут, как паутинка тонкая-тонкая, непрочная мысль появилась, оборвалась было и снова возникла — уже отчетливее, яснее, тверже…
Митрич, — прошептал Порфирий, — взял расписку… чтобы от Ивана Максимовича получить. Есть деньги у меня! Вот с чем я в дом приду.
Теперь, когда далекий и тяжелый путь был закончен, когда меньше чем через полчаса он мог бы уже открыть дверь своей избушки, у Порфирия хватило сил, чтобы свернуть на тропу, ведущую к городу. Надо взять у Митрича деньги.
Повсюду сопровождаемый неистовым собачьим лаем, Порфирий добрался до трактира. Впотьмах обошел кругом и постучался со двора, с черного хода.
«Рассердится? Пусть! Ничего…»
Он постучал еще. За дверью послышались шаги. Брякнул сброшенный крючок. Глуховатый голос спросил:
Ты, Матюша?
«Какого это Матюшу Митрич ждет?» — подумал Порфирий и дернул за скобу.
Дверь открылась. Он вошел в темную комнату, заставив посторониться почему-то вдруг охнувшего человека.
Кто такой?.. Кто такой?.. — прерывающимся голосом спрашивал тот.
Успокаивая старика, он громко сказал:
Свои, свои, не бойся. Зайдем-ка сюда, — и шагнул за переборку, отделявшую распивочную от каморки Митрича, — здесь поговорим.
Господи! — вздыхал впотьмах человек, следуя за Порфирием. — Да кто это, господи?
Зажги-ка свет, Митрич.
Митрич? О господи!
Долго чиркал спичками, а они у него все не горели, крошились, ломались и падали на пол. Наконец он приблизился к Порфирию с зажженной свечой. Перед Порфирием стоял высокий, широкоплечий, краснощекий и вовсе ему незнакомый мужик. Жесткие белые волосы у него странно топорщились, и Порфирий чуть не засмеялся — ему подумалось: волосы у мужика дыбом встали от страха.
Где Митрич? Митрича мне нужно. Позови.
Кого… позови? — все-таки выговорил мужик. — Митрич давно как убитый.
Убитый? — переспросил Порфирий, и веселый огонек погас у него в глазах. — Кто убил его?
Пашка Бурмакин. Лоцман.
А как же деньги мои? — спросил Порфирий растерянно. Почему-то враз раздвоилось пламя свечи и особенно отчетливо заблестели бутылки с вином на стойке. — Кто же мне деньги отдаст?
Какие деньги?
Мои! — Порфирий едва удержался от крика. — Мои деньги! Коронотов Порфирий я. Может, слышал ты, знаешь про меня? Ты сам-то кто такой?