Горизонты Холода
Шрифт:
В то же время штурмовики были отозваны с занятых ими рубежей у подножия холма – туда тоже ожидалось прибытие фрадштадтских резервов.
Интересно, как там генерал Ричмонд? Жив или не сумел избежать встречи с осколком? Лучше бы второе, потому что смерть частично смоет позор поражения, возможно, даже послужит оправданием. А так придется заслуженному человеку переживать жесточайшее унижение, которое может привести к закату его блистательной карьеры.
А то, что дело закончится поражением подданных Короны, я уже нисколько не сомневался. Вот
– Ваше сиятельство, катланы на подходе! – сообщил очередной посыльный.
– Ты смотри, какие непонятливые! – пробормотал я, разглядывая в бинокль стягивающуюся к передовым позициям фрадштадтскую пехоту. – Готовьте наши дикие эскадроны. Будет у ребят сегодня боевое крещение.
– А вдруг оплошают? – тихонько поинтересовался стоящий рядом Григорянский.
– Ну так вели нашему Зайке быть наготове. В случае чего пусть подстрахует!
Вокруг раздались приглушенные смешки. Все прекрасно знали, что ротмистр Зайцев со своими кирасирами так подстрахует, что мало никому не покажется. Кавалерии, равной его крылатым кирасирам, на этом континенте нет абсолютно точно.
– Ну все, теперь островитянам точно конец! – под одобрительное хихиканье окружающих отпустил реплику кто-то из моей свиты.
Я обернулся, чтобы пресечь смех, и обнаружил еще одного курьера, взволнованно шепчущего что-то на ухо Игнату. Мое сердце тут же сжалось от нехорошего предчувствия: явно случилась неприятность, о которой мне боятся докладывать лично.
– Господа, будьте добры относиться к врагу с серьезностью и уважением. По крайней мере, до тех пор, пока он не разбит! Пренебрежительное отношение к противнику на войне есть самый непростительный грех! – заявил я громко, продолжая смотреть на Игната.
– Слушай, Миха, – склонившись к моему уху, прошептал Григорянский, – ты временами такие умные мысли выдаешь, аж на загляденье! Хорошо все-таки, что тебя тогда в Холодном Уделе по голове отоварили, прямо вот реально поумнел. Я даже иногда думаю, может, мне кого попросить себя по голове треснуть? Вдруг и мне поможет?
– Ты с ума сошел, Григорянский? Я тогда чуть не помер, десять дней между жизнью и смертью висел! Такого врагу не пожелаешь! – прошипел я в ответ. Нашел время философствовать о пользе пропущенных ударов по голове! У нас тут война вообще-то.
– Да ты не ругайся, это шутка, конечно, – продолжал тихонько, чтобы никто не услышал, Василий. – А если серьезно, то я давно вынашиваю мысль написать книгу о военном искусстве, вроде учебника для офицерского состава. И назвать как-нибудь вроде…
– «Наука побеждать», – усмехнувшись, перебил я товарища.
– Кстати, неплохо! – обрадовался князь Василий.
–
Заметив наконец, что я смотрю на него, Лукьянов кивком головы отпустил смутившегося курьера и подошел ко мне.
– Михаил Васильевич, – промолвил он вполголоса, – тут такое дело… В общем, один дирижабль мы потеряли. Оболочка оказалась повреждена, он едва дотянул до базы.
– Экипаж? – спросил я, переглядываясь с Григорянским, которого перед сражением с трудом удалось отговорить от личного участия в воздушных налетах.
– Основной массе удалось спастись, всего пятеро погибших, ну и силовая установка разбита.
– Всего пятеро? – возмущенно прошипел я. – Да обученные летуны ценятся сейчас на вес золота! А тут аж пятеро!
– Ну так я что могу сделать? – развел руками Игнат.
Чтобы успокоиться, я прикрыл глаза и пару раз вдохнул-выдохнул. Никто не виноват в крушении, на войне как на войне. И хорошо еще, что случилось это не на глазах врага – нечего давать такой повод для злорадства!
– Холод, реально, могло быть гораздо хуже, – подал голос князь. – Оставшиеся дирижабли придержим?
– Не для того их сюда тащили, чтобы придерживать, – не согласился я, – пусть будут готовы работать с больших высот!
Оболочку пострадавшего дирижабля нужно будет детально обследовать и выяснить причину повреждения. И в будущем, не считаясь с потерей времени и средств, делать оболочки сложные, разбитые на несколько отсеков. Но это все потом, сейчас нужно было доделывать начатую ночью работу.
Время пролетело быстро, ночная тьма стремительно отступала под натиском зарождающегося дня. И с первыми лучами восходящего солнца жаждущие реванша фрадштадтцы начали строиться перед своими недостроенными и уже изрядно разбитыми нами укреплениями для атаки.
Судя по донесениям наблюдателей, левого фланга островитян можно было не опасаться. Гусары успешно рассеяли те немногочисленные войска, что еще подавали там признаки жизни. Будь у меня легкой кавалерии тысяч хотя бы пять, можно было бы с большим успехом совершить обходной маневр вокруг холма с выходом в тыл собирающимся сейчас атаковать нас фрадштадтцам. Но – увы и ах! У меня много чего нет в достаточных количествах, в том числе и легкой кавалерии, так что приходится выжимать максимум из того, что есть.
А главное из того, что у меня есть, – это большое преимущество в артиллерии, превратившееся уже в подавляющее из-за планомерного уничтожения вражеских батарей в самом начале сражения.
В самом деле было непонятно, на что рассчитывает противник. Неужели хочет опрокинуть нас в ближнем бою? Глупость какая-то.
– Двинулись! – сообщил Григорянский, снова хватаясь за бинокль.
– Печально, – вымолвил я с тяжелым вздохом, – скольких смертей можно было бы избежать. Ага, вот и кавалерия!