Горькая полынь моей памяти
Шрифт:
А Равиль Юнусов отличался чем-то внутренним - не скованностью, а строгостью. Он никогда не ходил в шортах, не снимал футболку на виду у посторонних, всегда почтительно разговаривал со старшими, даже с теми, кого и уважать-то не за что. Строгий, сосредоточенный и немногословный. Если бы Карима не знала его с самого детства и не помнила, как эби охаживала его крапивой за компанию с Дамиром, когда те стащили яблочный сок, решив из него сидр сделать, то боялась бы. Сильно боялась. Взгляд у Равиля был тяжёлый…
Не местный взгляд.
Прямо сейчас – пугающим до колик в животе, особенно когда случайно касался пальцев Каримы, вскользь, ничего не значащим движением, а девушку буквально парализовывало. Она только и могла, что замирать, а потом возвращаться к интереснейшему и важнейшему занятию на свете – вырывать сорняки.
– Сорняки закончились, – со смехом сказал Равиль, аккуратно взяв за запястье Кариму, та замерла. В первобытном ужасе перевела взгляд от своих тонких, дрожащих пальцев к лицу мужчины. Гладковыбритому, с широкими скулами, прямым острым носом и тёмным взглядом. Тёмным во всех смыслах.
Неужели так возможно, говорить со смехом, а смотреть настолько серьёзно? Карима к такому не привыкла. Папа если сердился – было видно по взгляду, а если в хорошем настроении – и взгляд такой же, добрый, смеющийся. Дамир такой же, насколько она помнила.
– Да, – Карима кивнула и резко встала, чтобы тут же направиться домой, едва не рванула со всех ног. Нервно одёрнула шорты, потом майку, и тут же подняла горловину наверх.
Ужас какой, как голая! Что подумает Равиль? А он по-прежнему смотрел только на лицо девушки, вернее в глаза, даже на губы не опускал взгляд. Сама придумала - сама поверила, называется. Не интересны взрослому мужчине сомнительные прелести шестнадцатилетней девушки, тем более – младшей сестры лучшего друга. Приехал к работодателю, а его нет, решил помочь…
– Ты меня спросить о чём-то хотел? – зачем-то сказала Карима, вспомнив относительно недавний диалог. Спросила и тут же замерла, едва не нахлестав себя по щекам и губам. Что она несёт? Равиль наверняка думать забыл о том инциденте, вернее, она надеялась, что он забыл о её позоре.
– Этот вопрос надо твоему отцу задать, – Равиль сразу понял, о чём говорит Карима. – Но я не стану этого делать, - он сдержанно улыбнулся, словно выдавил из себя улыбку.
– Отцу? – Карима мгновенно покрылась горячим потом, по позвоночнику пробежал противный холодок.
– Ты ведь не хочешь, чтобы он узнал о том инциденте?
– Нет! – выпалила девушка, едва не сорвавшись в рёв.
– Значит, я не могу ему задать этот вопрос, – Равиль пожал плечами.
Карима с минуту молчала, разглядывая
– Карима, подожди, – сдержанно сказал Равиль, когда девушка уже развернулась на сто восемьдесят градусов, чтобы сбежать.
– А? – других звуков в лексиконе девушки не нашлось. Ужас какой-то!
– Почему ты не сопротивлялась?
Карима вопрошающе посмотрела на Равиля. Не сопротивлялась? Кому? Когда? Когда он пропалывал с ней грядки? Когда задевал её руку?
– Когда тот мальчик, Андрей… прижал тебя, - пояснил мужчина. – Почему?
Она не сопротивлялась? Да, она, кажется, не сопротивлялась, она застыла, как мартышка перед удавом, как растаявшее мороженое, кинутое на кусок искусственного льда, так же кривобоко. Как бы она сопротивлялась? Горшкову хоть и шестнадцать лет, а выше он на голову, а то и больше. Да и вообще – сильнее.
И как это – сопротивляться? Мужчине сопротивляться? Одним полушарием головного мозга Карима была современной девушкой, училась в физико-математическом лицее, ходила на спортивные секции, смотрела женский бокс, а вторым знала наверняка – мужчина всегда прав. Мужчину злить нельзя. Нельзя сопротивляться!
– Тебя папа не учил сопротивляться, давать отпор? – Равиль подошёл совсем близко, Карима практически задохнулась от близости – почувствовала запах геля для душа, шампуня, дезодоранта… и ещё чего-то, слишком мужского.
– Не-е-е-е-т, – промямлила Карима.
– Это плохо, Карима, очень плохо. Ты должна давать отпор, понимаешь? Если этим животным, – он, видимо, имел в виду мужчин, - не давать серьёзный отпор, не сопротивляться, они не поймут.
– Как? – от неожиданности выпалила она, можно подумать, неизвестно – как… в теории всё понятно.
– Как угодно. Царапай лицо, бей под дых, в пах.
– В пах? – эхом повторила Карима.
– По яйцам, бей по яйцам, сильно.
– А-ф-ф-ф, – девушке стало нехорошо.
Она слышала слово «яйца» в том значении, которое вкладывал Равиль, знала мужскую физиологию, могла без запинки рассказать параграфы про мужскую репродуктивную систему. Про пещеристое тело, наружное отверстие уретры, предстательную железу, тестикулы…
А ещё она могла решить стереометрические и планиметрические задачи. Для Файзулиной Каримы эти знания были примерно на одном уровне реальности. Хотя, для чего ей могут понадобиться стереометрические и планиметрические задачи, она представляла, а вот знания о наружном отверстии уретры – нет. Не прямо сейчас же!