Горькие плоды смерти

Джордж Элизабет

– Но вы же не думаете, что я как-то причастен к ее убийству?

Томас улыбнулся и взял со стола кофейную чашку.

– Расскажите мне о вашей встрече.

Голдейкер задумался, держа чашку в руке.

– Сначала я решил, что она хочет проконсультироваться об операции, – начал он. – Что, наверное, она в курсе того, что я пластический хирург, и хочет что-нибудь с собой сделать. Вообще-то, я этим не занимаюсь, но откуда ей знать. Поэтому, когда она мне позвонила, я ей сразу сказал, что это не по моей части. Она расхохоталась над тем, что я решил, будто ей нужна пластическая операция. Ведь она феминистка! Тогда я подумал, что она хочет написать книгу, каким операциям подвергают себя женщины, которым в восемьдесят

хочется выглядеть на восемнадцать. Это явно в ее духе. Но она тут же сказала мне, что звонит совершенно по другому вопросу и вообще, не желаю ли я с нею встретиться?

– Она не сказала вам о целях этой встречи?

– Нет. – Врач сделал глоток кофе и поставил чашку на какой-то журнал, на обложке которого были фотографии детей с «волчьей пастью» – до и после операции. – Сказала лишь то – и мне это показалось странным, – что хотела бы встретиться «на нейтральной территории».

– Что она имела в виду?

– Я задал ей тот же вопрос. Она ответила, что просто не хочет, чтобы на нее что-то влияло. А мой дом и моя профессия могут повлиять на ее выводы. Тогда я спросил у нее, при чем здесь это? Она ответила, что это часть ее исследований, своего рода предварительный этап работы над книгой, которую она собралась написать.

– Смотрю, вы хорошо все запомнили.

Голдейкер пожал плечами.

– Это из-за того, что было потом. Я согласился встретиться с нею за ленчем в ресторанчике неподалеку от моей работы. Я не заподозрил никакого подвоха.

– А ваш разговор?

– Она хотела поговорить про наш брак с Каролиной. Честно говоря, мне это не понравилось. Я ей так и сказал. Мне казалось, что она нечестно заманила меня на этот ленч, и я был от всего этого далеко не в восторге. Разговор оказался в духе «он сказал – она сказала», хотя я сперва этого не понял. Клэр сообщила мне это потом.

– То есть ваша версия брака существенно отличалась от версии вашей жены?

– Я так понял, что Каролина, работая у нее, рассказывала Клэр о нашем браке. Беда в том, что у нее всегда возникали проблемы по части правды.

Учитывая обстоятельства смерти Эббот, подумал Линли, это весьма любопытный момент.

– В каком смысле? – уточнил он.

Голдейкер снова взял со столика свой кофе.

– Не хотелось бы говорить о ней плохо, но брак с Каролиной был сродни хождению по кругам ада. Судя по всему, она наговорила Клэр о нем кучу всякого вздора. Что у меня якобы хроническая клиническая депрессия – один бог ведает, откуда она это взяла – и то, что она называла «сексуальной инерцией», под которой, по всей видимости, имела в виду то, что я выполнял свои супружеские обязанности не так часто, как ей хотелось. При этом сама она якобы героически сражалась с моими приступами апатии, отсутствием интереса к ней и нашим сыновьям. Боюсь, истина была несколько иной, сказал я тогда Клэр.

– А именно?

– То, что даже в самый расчудесный день Каролина могла довести кого угодно до монастыря. Дело в том, инспектор, что она была крайне недовольна тем, как развивается моя карьера.

– Боюсь, я плохо вас понял.

– Мы с нею поженились вскоре после того, как я закончил учебу. Она ожидала, что я буду зарабатывать кучу денег, делая операции избранным. Откуда ей было знать, что в мои планы не входило тратить мои таланты на знаменитостей, жен миллионеров и богатых вдов? Получив диплом, я предпочел оперировать пациентов с врожденными дефектами, ожогами, жертв террористических атак, раненых солдат, детей… Я проводил – и до сих пор провожу – значительное время вдали от дома, в других странах. Как вы понимаете, это отнюдь не способствовало укреплению нашего брака. Потом наш разговор коснулся Уильяма. Клэр специально спросила меня о нем. Причиной ее интереса было не только самоубийство, но и то, что, по словам Каролины, к этому шагу якобы подтолкнул его я.

– Но

почему? – спросил Линли, а про себя подумал, что такой запутанной картины семейных отношений он еще не встречал. Все-таки старик Толстой был прав, подумал он, причем не в первый раз.

Фрэнсис поднялся с места и подошел к стоявшему в эркере столику. Из целой коллекции стоявших там фотографий он выбрал одну и вернулся с ней на диван, где передал ее Линли.

На фото был изображен его младший сын, темноволосый, со стрижкой в духе Ричарда III. Пока инспектор рассматривал снимок, ломая голову над вопросом, что особенного он должен на нем увидеть, Голдейкер порылся в центральном ящике стола и через мгновение извлек еще одно фото – профиль детской головки, лежащей на плече у матери. И тогда Линли понял – у ребенка не было уха, лишь отверстие в черепе и жалкая кожная складка рядом с ним.

– Каролина потребовала немедленной операции, – пояснил хирург, – буквально в считаные дни после его рождения. Она никак не могла примириться с мыслью о том, что с этим придется подождать. Ведь если сделать операцию новорожденному, ухо не будет расти вместе с ним, и позже ребенку придется пришивать новое ухо, а затем еще и еще раз. Я пытался ей это втолковать, но она отказывалась меня слушать. Она таскала несчастного мальчика по всему Лондону, к другим хирургам, которые говорили ей то же самое. Мол, торопиться не стоит, лучше подождать. Каролина же, к сожалению, буквально тряслась над сыном. Она зациклилась на его недостатке, который он сам – относись она к нему спокойнее – мог бы даже не замечать. Она постоянно твердила Уильяму, что с ним всё в порядке, что он красивый, талантливый, умный – в общем, приписывала ему все положительные качества, которые только приходили ей в голову. Он же отлично понимал, что многое из этого – неправда.

– А что, собственно, стало причиной развода?

– Не что, а кто. Алистер Маккеррон. Она ушла от меня к нему, хотя, как я понял, Клэр она сказала, что это я ушел от нее к Сумали. Если честно, я был только благодарен бедняге Алистеру, что он меня от нее избавил. Да, я скучал по мальчикам. Но Каролина препятствовала нашим встречам, не давая мне видеться с ними. Я же много времени проводил в разъездах. В общем, я позволил Алистеру взять бразды отцовства в свои руки, чем отнюдь не горжусь. Это сказалось на моих отношениях с сыновьями. По крайней мере, с Чарли, когда Уильяма не стало. Мы с ним отдалились друг от друга, и он презирает Сумали.

Линли задумался над его словами. Где-то в доме зазвонил телефон, но хозяин даже не пошевелился, чтобы ответить. После шести двойных звонков автоответчик голосом Сумали попросил звонившего оставить сообщение. Но его так никто и не оставил.

– И обо всем этом Клэр и хотела поговорить с вами?

– Об этом, а также о том, что она называла «сложными отношениями Каролины с правдой». Судя по всему, она сама не раз ловила ее на лжи.

– Что грозило той потерей работы?

– Согласен, иметь в качестве работника лжеца – не самая приятная вещь, и Клэр вполне могла подыскивать поводы, чтобы ее уволить. Однако из ее слов этого не следовало. Клэр ограничилась лишь фразой о том, что хочет поговорить о «сложных отношениях Каролины с правдой», поскольку та… – Голдейкер улыбнулся, подыскивая нужное слово. – Как там говорят дети? Навешала лапши на уши?

– Помимо вашего брака?

– Как я понял, за эти годы она много чего поведала Клэр о своей жизни, но, как это часто бывает с патологическими лжецами, она вечно противоречила самой себе. И Клэр сочла нужным проверить кое-что из того, что она ей говорила.

– Что мешало вам самому солгать Клэр? – спросил Томас.

– Мог, не спорю. И потому предложил, чтобы она также поговорила с матерью Каролины и другими людьми, в первую очередь с женщинами, из тех, кто ее знает.

– А почему не с мужчинами?