Горькие травы Чернобыля
Шрифт:
Люк за генералом захлопнулся, и бэтээр резко сорвался с места.
Я мрачно пил ледяную воду из термоса.
– Всё-таки интересно, кто там в кого шмалил из автомата?- я взглянул на Володю.
– Так это не проблема узнать,- пакостным голосом заговорил Климчук,- беги вслед за генералом. Как раз у реактора догонишь, спросишь. Заодно и сфотографируетесь. С реактором. Ты его, а он тебя! Только потом не удивляйся, если твой мелкий дружок не будет…
Всё-таки я всегда гордился скоростью своей реакции.
Климчук хлопал себя по спине и орал весьма интересные и забористые ругательства:
– Ах, ты ж ёкарный бабай! Ох, ты ж японский карась! Мля ж ты ж мелкая, ёрш тебе в глотку!
Я сиял и светился от счастья, как вышеупомянутый чернобыльский реактор.
– Ребятки, я никак не пойму, кому из вас двоих пятнадцать лет? Обоим?- удивленно сказал Лельченко с заднего сиденья.
– Это мне пятнадцать,- сообщил я,- а ему пять!
– Так, прекращайте это кино, есть у меня одна шикарная идея,- заговорщически зашептал Лельченко…
– Сейчас, Григорьевич, один момент,- злой и мокрый Климчук перебил Лельченко,- дайте мне только ваш термос, очень пить хочется.
Я успел выскочить из машины. Володя разочарованно и шумно вздохнул…
Глава пятая
Я направился в сторону ближайшего дома.
– Куда попёр?- заорал Климчук, выскакивая из машины.
– До ветра, куда, куда, - пробормотал я.
– На асфальт бы мог, какая цаца,- проворчал Климчук,- чего подъезды поганить?
Я не ответил. Володя как-то по- гусиному пошипел и вновь спрятался в салон.
Кроме путешествия «до ветра» у меня была еще одна, можно сказать, стратегическая цель.
Желание её достичь усиливалось с каждым часом. И присутствие свидетелей не входило в мои планы.
Не знаю, о чём вы подумали, но у меня в кармане лежала заветная железная коробка Володи с сигаретами и бензиновой зажигалкой. Ну, что делать, если не дают по –хорошему? Ловкость рук, так сказать. Одна рука, значит, воду за шиворот выливает, другая – сигареты тырит. На что, иначе, умному человеку две руки?!
Я поднялся на крыльцо. Дверь была плотно закрыта. Вам знакомо чувство на уроке, когда учитель долго шарит взглядом по журналу, выбирая жертву, которая должна отправиться к доске? Вот я всегда знал, секунд за несколько до того, как назовут мою фамилию. Интуицией такая штука называется.
Я ухватил ручку двери. Интуиция заскулила, перебралась из груди в желудок и быстренько спустилась в пятки.
«Дёру делать надо, тикать отсюда надо»,- завыла она, пытаясь развернуть мои кеды в противоположную сторону.
Но мне всегда было трудно договориться с самим собой. Дверь я всё-таки открыл. Не без труда - дверь была захлопнута,
Вот зачем я это сделал? Хоть кто-нибудь знает, зачем? Не мог зайти в другой подъезд?
Огромный черный дог лежал у самой двери, вытянув лапы. Жуткая пасть собаки ощерилась, провалившиеся глазницы уставились прямо на меня. Дог вроде бы слегка шевелился и странно попискивал. В нос ударил тяжелый запах.
– А-а-ай!
– заорал я и со всех ног бросился к «Рафику». Дверь с треском захлопнулась.
В салоне было явное оживление. Климчук перестал тереть спину снятой гимнастеркой и удивленно смотрел в мою сторону. Лельченко столь же недоуменно чесал свою «почти лысину».
– Что там?- выкрикнули оба одновременно.
– Собака там,- сообщил я паническим голосом, - огромная, шевелится и пищит.
Володя и Николай Григорьевич переглянулись.
– Собака? Пищит? От ты ж, бисова душа,- пряча улыбку, изрек Лельченко.
К Володе вмиг вернулось его типичное настроение в стиле «шалтай-болтай».
– Огромный собакен?- переспросил он.- Баскервилей? Да еще пищит и дергается? С ума он там сошел что ли ?
– Не веришь, пойди посмотри сам,- уже успокаиваясь, сердито сказал я.
– Григорьевич, нам нужна собака?- поинтересовался Володя.- Пищащая и дохлая.
Лельченко прыскал в усы. Он поманил меня пальцем.
– Понимаешь, какое дело, Жень. Тут в городе собак и кошек – целый зверинец был. Когда людей увозили, брать домашних любимцев не разрешали. Остались они в городе. Собаки поели кошек и стали сбиваться в стаи. Даже на патрулей нападали. Вот всю живность и постреляли. А кто-то в суматохе, глядишь, и закрыл собачку в подъезде…
– Она там лапы и протянула с голодухи и радиации,- резюмировал Володя.
– Даа, а чего она шевелится и пищит?- я почти успокоился.
– Ну, если не врешь, то это может её крысы жрут, они же и пищат. Я так думаю.
Желудок охнул и приготовился выплеснуть содержимое на свободу. Сигарет уже не хотелось. Я несколько мгновений прислушивался к поведению желудка, но он уже как-то справился с этой совсем не гастрономической ситуацией. Я взобрался на правое переднее сиденье.
– Посещение уборной отменяется?- поинтересовался Володя.
– Расхотелось что-то,- буркнул я.
Лельченко, казалось, начинал терять терпение:
– Будете слушать мою идею? Значит, вот чего…квартира у меня здесь неподалёку. На втором этаже. Там мы с бабкой моей жили до ТОГО дня. Так вот. Место там должно быть без особой «грязи». Окна я еще 26-го заэкранировал чем мог, как об аварии узнал. Сколько можно париться на этой жаре? Посидим в прохладце, отдохнём, поедим, а там в Чернобыль меня забросите, а сами - на выезд.
– Мээ,- раздумывал Володя,- эээ…