Горький мед
Шрифт:
После некоторых колебаний Ольга решила, что, если их остановит милиция, она будет все отрицать, скажет, что Шурик — обезумевший от ревности поклонник, который выслеживает ее и, стоит ей сесть в какую-либо машину, не только частную, но даже такси, тут же записывает номер и бежит в милицию сообщать о похищении.
Мысль представить Шурика сумасшедшим любовником немного успокоила ее, но вслед за ней пришла другая, которая по своей очевидности должна была прийти первой: если их остановят, то первым делом заинтересуются нетрадиционным способом перевозки пассажиров в перегороженном
Ольга напрягла всю свою фантазию, но дальше какой-нибудь болезни глаз не продвинулась. Причем смогла вспомнить название только одной глазной болезни — куриная слепота, но не знала, в чем она заключается, и была совсем не уверена, надо ли при этой болезни держать человека в темноте. На всякий случай она отыскала на ощупь в сумке темные очки и положила их в карман курточки, чтобы были под рукой.
Поделиться своими сомнениями и переживаниями с Ираклием она, по понятным причинам, не могла, к тому же надеялась, что все обойдется и не надо будет устраивать спектакль.
А тот разливался соловьем, не умолкая рассказывал смешные случаи из своей театральной практики, сам же при этом смеялся, и, казалось, реакция Ольги, сидевшей рядом, его нисколько не интересует, просто он боится замолчать и добавить к темноте еще и тишину. «Так и есть, — подумала она, — нервничает, поэтому и остановиться не может».
Но Ираклий, словно читая ее мысли, неожиданно замолчал, и они ехали минут пять в полной тишине, нарушаемой только свистом или грохотом встречных машин. Когда же он наконец заговорил, Ольгу потрясло, до какой степени сумел он прочитать ее мысли.
— Ольга Михайловна, — начал он, взяв серьезный тон, — не исключено, что нас может остановить любой пост ГАИ… ну, проверить документы или поинтересоваться, что мы везем в замурованном салоне, у них вообще народ крайне любознательный… Так вот, мы с Николашей обсудили эту возможность, и нижайшая просьба к вам, Ольга Михайловна, — он слегка дотронулся до ее руки, желая своим прикосновением донести до нее важность этой просьбы, — сохранять полное спокойствие и, если понадобится, подтвердить, что вам предстоит операция в клинике Федорова и желательно пребывание в темноте во избежание перенапряжения глаз.
Во время его краткой речи Ольга сидела оцепенев, воспринимая совпадение своих мыслей со словами Ираклия как нечто мистическое. Но затем, поразмыслив здраво, она поняла, что это было не случайно и к мистике отношения не имело, просто совпали их цели — ни ей, ни тем более Ираклию с Николашей не хотелось попадать в лапы милиции.
— Какой же у меня диагноз, если не секрет? — стараясь казаться спокойной и даже ироничной, спросила она. — Уж не куриная ли слепота?
— Нет-нет, — засмеялся Ираклий, — просто у вас критическое давление глазного дна, скажем, на фоне глаукомы, которое действительно может привести к слепоте, но отнюдь не куриной.
Ольга, повторив несколько раз название болезни, согласие подтвердить эту версию дала, а про себя подумала, насколько же неисповедимы пути Господни, если честным людям приходится выступать единым фронтом с мошенниками в борьбе против милиции.
Ираклий сразу повеселел,
Ехали долго, Ольгу укачивало, она засыпала, просыпалась и снова начинала дремать. То, проснувшись, она ощущала себя заложницей в руках бандитов, маскирующихся под порядочных людей, якобы пострадавших от представителей криминального мира. То, засыпая под несмолкаемый аккомпанемент голоса Ираклия, она чувствовала, что он несчастный человек, вынужденный скрываться и обреченный на муки неразделенной любви.
Она потеряла представление о времени, и, скажи ей Ираклий, что с того момента, как ее посадили в машину, прошло два часа или десять, она поверила бы ему в любом случае.
Но вот наступил момент, видимо, переломный в их путешествии, когда Николаша притормозил машину и постучал в оргалитовую стену. Ираклий встрепенулся и, порывшись в сумке, протянул Ольге массивные очки, стекла которых были почему-то шершавыми.
— Вот, Ольга Михайловна, это тоже дело рук и фантазии нашего Георгия Ивановича, — живо произнес он, видно, не уставая восхищаться этим искусником. — Вам придется надеть их, а стеночку мы уберем. Мы уже подъезжаем.
Надев мотоциклетные очки, стекла которых оказались обшиты темной плотной материей, Ольга улыбнулась, почувствовала себя важной птицей, раз Георгий Иванович не смыкая глаз трудился над изготовлением всевозможных атрибутов для препровождения ее в Москву.
Слышно было, как Николаша вышел из машины, как он убирал оргалит, и это, судя по всему, оказалось делом не простым, потому что возился он довольно долго. Ираклий сидел рядом с ней как привязанный и Николаше не помогал, что, по всей видимости, тоже входило в их тщательно разработанный план.
Ольга поинтересовалась, почему бы ей от самого дома не ехать в очках, это было гораздо проще, чем воздвигать стену.
— А из уважения, Ольга Михайловна, — с готовностью объяснил Ираклий, — исключительно из уважения. Мы думали о варианте с очками, но… как-то, знаете, неловко… то же самое, что повязка.
Ольге тут же вспомнилась тряпка с хлороформом, поэтому она не очень-то поверила в сладкий щебет Ираклия об уважении к ней. Скорее всего, со стеной было просто надежнее, но въезжать с ней в город они, видимо, не решались, боясь привлечь к себе внимание любого постового.
Наконец снова тронулись в путь, и она попросила подъехать, если это возможно, к Ярославскому вокзалу, так как ей хотелось сразу же, не заезжая домой, отправиться в больницу к дяде Паше.
В огромных очках было жарко и неудобно, постоянно возникало желание сорвать их и броситься вон из машины, и она была рада, что, из уважения ли к ней, как говорил Ираклий, или, скорее всего, из страха перед ненадежным прикрытием, ей была предоставлена возможность весь долгий путь до их остановки совершить в относительном комфорте.