Горький мед
Шрифт:
И внезапно, словно впервые увидев эту картину засыпающего сада, Ольга была потрясена величественной простотой, незыблемостью и бесконечной новизной окружающего. Дыхание вечности почудилось ей вдруг в березе, золотисто-розовой от последних лучей солнца, в клубах пара, идущего, казалось, из самых недр вздыхающей земли, в мудрой вороне на заборе, напряженно косившей одним глазом, и беспричинная радость, какой-то немой восторг охватили ее, и все тревожные события последних месяцев неожиданно показались до смешного ничтожными и не заслуживающими внимания, во всяком случае столь пристального,
От этого ощущения возникло чувство ценности и глубокой осмысленности любой человеческой жизни, и ее в частности, и ценность эта представлялась безусловной, как данность, и в доказательствах не нуждалась, раз существовала эта величественная гармония мира, где береза розовеет от заходящего солнца, где ворона сидит на заборе и дышит земля.
Дядя Паша возился на грядке с кабачками и патиссонами и не заметил ее просветленного состояния.
— Посмотри, Олюшка, какой красавец! — улыбаясь, сказал он, протягивая сорванный круглый овощ, похожий на огромную тарелку. — Вот мы завтра попробуем, каков он на вкус.
Становилось свежо, и они вернулись в дом. Домочадцы сидели на террасе за большим самоваром, весь стол был уставлен вазочками и плошками с вареньем различных сортов. Ольга от чая отказалась, сразу прошла в светелку и поставила флоксы в банку с водой. Она легла на кровать, боясь расплескать, растерять как-нибудь это новое ощущение, полученное в саду.
Проснулась она рано, когда все еще спали и слышалось только пение птиц да озабоченное хриплое кукареканье какого-то запоздавшего петуха.
Выйдя в сад, Ольга радостно вздохнула всей грудью навстречу приветливому солнцу и пошла к рукомойнику. Веселый сад, оживший после ночного покоя, встретил ее разноцветьем раскрывшихся цветов и волнами с детства знакомых запахов.
Умывшись, она вернулась в светелку и села за рукопись, твердо решив одолеть ее вчерашним методом полного погружения в работу. Это ей удалось, она не услыхала матери и тети Тамары, которые, проснувшись, принялись готовить завтрак, не слышала шагов дяди Паши, который отправился прямо с утра к Степанычу, чтобы обсудить с ним вопросы своего пчелиного хозяйства. И только когда дядя Паша громко постучал в дверь ее светелки, Ольга очнулась и оторвала голову от работы.
— Не спишь уже, Олюшка? — спросил он, входя в комнату с крайне озабоченным видом. — Я сейчас от Степаныча… он радио круглые сутки не выключает…
— Что-то случилось, дядя Паш? — заволновалась она.
— Да понимаешь… тут такое дело… — нервно проговорил он. — Непонятное что-то творится… Какая-то комиссия по чрезвычайному положению образовалась… президент отстранен…
Спустя полчаса вся семья сидела на веранде у старого приемника и слушала комментарии радиостанции «Эхо Москвы» по поводу происходящих в столице событий.
Игорь очень расстроился, потому что при таком раскладе мечтам о работе на строительстве коттеджей, скорее всего, не суждено было сбыться и под угрозой оказывалось материальное благополучие его семьи. Ирина плохо понимала связь между отстранением президента и возведением коттеджей, но тем не менее переживала, что у
И лишь Ольга с дядей Пашей поняли, что эти события грозят в первую очередь не материальному благополучию людей, а возвратом в прежние времена, когда вместе с цветными телевизорами в кредит всучивалась бесплатная дезинформация обо всем, что творилось вокруг, когда человека, прорвавшегося за границу, считали чуть ли не космическим пришельцем и вся страна дружно штурмовала столичные магазины в поисках мясных изделий и импортного ширпотреба.
«Эхо Москвы» сообщило, что к Белому дому начали стекаться люди, что перекрыто движение по улице Горького и на Манежной площади стоят танки. Дядя Паша засобирался в Москву.
— Это безумие, Павел! — в отчаянии кричала тетя Тамара. — Лара, скажи хоть ты ему, может, он тебя послушает! Оля, ты-то что молчишь?
— Дядя Паш, ну куда ты, в самом деле, поедешь? — пыталась урезонить его Ольга. — Тебе только стрессов после больницы не хватает.
— Павел, уймись! — уговаривала мать Ольги. — Ну какой из тебя защитник демократии, сам подумай!
— Я вот что предлагаю, Павел Сергеевич, — сказал вдруг Игорь, — мы с Ириной сейчас поедем в Москву, посмотрим, что там и как, а вечером вернемся и доложим вам обстановку. Идет?
— Вот речь не мальчика, но мужа, — пошутила Ирина, и все заулыбались ее нечаянному каламбуру.
На том и порешили. Молодые уехали, дядя Паша, как приклеенный, остался сидеть у радиоприемника, сестры захлопотали по хозяйству, а Ольга подумала, что объявленное чрезвычайное положение вряд ли отодвинет сроки сдачи ее рукописи, и поспешила в светелку.
Но метод погружения не срабатывал, так как через каждые десять минут к ней врывался дядя Паша с очередными подробностями событий, переданными по радио. Наконец Ольга не выдержала и предложила ему записывать самое важное, чтобы рассказать ей все сразу часа через три, когда она предполагала закончить работу. Дядя Паша как-то сник, но с предложением ее согласился и поплелся на веранду, прихватив блокнот и ручку.
* * *
Рассчитывая расправиться с рукописью за два-три часа, Ольга ошиблась: ей пришлось просидеть за столом почти до пяти часов вечера. Мать приносила ей еду на подносе, дядя Паша несколько раз робко открывал дверь светелки, но, увидев склоненную над работой голову, со вздохом уходил на веранду. Когда наступила наконец долгожданная минута и последняя страница была прочитана, Ольга встала, с наслаждением потянулась и увидела, что за окном моросит дождик, мельчайшие капельки его переливаются бисером на солнце, а прислушавшись, удивилась, что из дома не доносится ни звука, словно в нем не осталось ни одной живой души.