Горький сентябрь

Дмитриев Николай Николаевич

– Не то чтоб боюсь, но наслышан, а потому решил не рисковать, товарищ комдив, – коротко пояснил старший лейтенант.

– Гляди-ка, наслышан он… – хмыкнул полковник и, заметно поменяв интонацию, спросил: – Тяга-то у тебя какая?

– Четыре специальных артиллерийских тягача СТЗ-5-Нати. И ещё один тягач запасной, – доложил старший лейтенант.

– Значит, за три часа должны дотянуть ко времени… Да, выходит ты, старший лейтенант, правильно рассчитал, – заключил полковник и вдруг спросил: – Орудия-то у тебя в батарее какие?

– Четыре 107-миллиметровых

образца 1910/30 года.

– Боекомлект?

– Полтора БК!

– Лишку, значит, прихватил… Хвалю, а то мало ли что…

Не спуская испытывающего взгляда с командира батареи, полковник довольно долго барабанил пальцами по столу и вдруг поинтересовался:

– Ты, я вижу, кадровый. Что кончал?

– Второе ЛАУ, товарищ полковник.

– Так, выходит, ты в Ленинграде учился… – для самого себя уточнил полковник и неожиданно продолжил расспрос: – Ну а сам из каких мест?

– С Поволжья, товарищ комдив, – коротко ответил старший лейтенант, а потом уточнил: – Жил в Саратове.

– Я слыхал, там у вас немцев много, – с неким упором заметил полковник и, как бы делая вывод, заключил: – Ты-то, я гляжу, русский…

– Я белорус, товарищ комдив, – не понимая, куда клонит начальник, старший лейтенант недоумённо посмотрел на полковника.

– Это откуда же в Саратове белорусы? – не унимался тот.

– Семью отца эвакуировали, товарищ комдив.

– Как это эвакуировали, когда? – удивился полковник.

– В 15-м году, товарищ комдив. Ещё от той войны.

– А, ну это другое дело… – почему-то решил полковник, потом немного подумал и приказал: – Ладно ступай, а пока твоя батарея прибудет, зайди в штаб к капитану Астахову. Он тебе всё пояснит.

– Есть, товарищ комдив, – чётко ответил старший лейтенант и, по-уставному повернувшись через левое плечо, вышел наружу.

Капитана Астахова Бахметьев нашёл в одной из тех двух, стоявших в стороне палаток. В отличие от комдива у капитана раскладного стола не было и его заменял обрезок широкой доски, уложенный на два чурбачка. Там лежали какие-то бумажки, которые Астахов, едва увидав Бахметьева, тут же отложил в сторону.

Выслушав обстоятельный доклад старшего лейтенанта и узнав о вероятном времени подхода колонны, капитан сказал:

– Мы твою батарею с утра ждём, позиции основная и две запасных намечены, что же касается рекогносцировки, хоть тебе этой ночью так и так спать не придётся, думаю, её лучше провести утром. Возражений нет?

– Никак нет! – улыбнулся Бахметьев, отметив про себя, что капитан чем-то располагал к себе.

И словно подтверждая это первое впечатление, капитан Астахов с улыбкой предложил Бахметьеву:

– Ну что, старший лейтенант, по-моему, самое время подкрепиться? Небось на марше пообедать не случилось?

– Ясное дело нет, впрочем, поесть никогда не мешает, – весело заметил командир батареи и выжидательно посмотрел на Астахова.

– Правильно, – капитан быстро собрал разложенные на столе бумаги, сложил их в ящик и поднялся. – Давай, потопали.

Астахов

провёл Бахметьева в глубь леса, туда, где на небольшой прогалине дымила походная кухня, а недалеко от неё примостился сколоченный из досок обеденный стол. Повар в отличительном белом колпаке принёс макароны по-флотски, и какое-то время командиры сосредоточенно ели. Потом, когда на столе появился и свежеиспечённый хлеб, Астахов, взяв ещё тёплый кусок, как бы между прочим сказал:

– Твои корпусные пушки это хорошо, фронт уплотняется… – И только потом спросил: – Тебе-то как, повоевать уже пришлось?

– Ещё на Финской, – отозвался Бахметьев.

– А-а-а… – с заметным разочарованием протянул Астахов.

Это не укрылось от Бахметьева, и он, догадавшись, что капитан имеет в виду характер войны, отложив ложку, попросил:

– Расскажи мне, капитан, что тут, а то я всё слушаю, как «Совинформбюро» заканчивает сообщение фразой: «Наши потери незначительны»…

– Ну да, весьма незначительны, – сделав упор на слове «весьма» ответил Астахова, и его лицо исказила злая гримаса. – От дивизии почитай едва полк остался и то если кашеваров считать. Пополнения только за Днепром подходить начали, но уж тут нам, кровь из носу, удержаться надо…

Какое-то время командиры сидели молча. То, с какой интонацией капитан упомянул Днепр, говорило о многом. Бахметьеву уже приходилось слышать, что немцы гораздо сильнее, а потому и прут безостановочно, но верить в это никак не хотелось, и он спросил о другом:

– Я вот одного не пойму, капитан. Комдив, как меня расспрашивал, узнал, что я белорус, и вроде как коситься начал. С чего это вдруг?

– А чего тут понимать? – Астахов кривовато усмехнулся. – Просто комдив наш западенцев на нюх не переносит.

– Каких западенцев? – не понял Бахметьев, но, сообразив, что речь идёт о жителях, присоединённых в 39-м областей, с жаром возразил: – Я разве западенец? Я вообще саратовский, на Волге вырос.

– Не о тебе речь, – успокоил его Астахов и с горечью пояснил: – Как немцы нас у границы прищучили, то местные, кто мобилизован был, почитай все драпанули. Вот комдив и остерегается…

Раньше о таком Бахметьев не слышал и сейчас попытался узнать больше:

– Скажи, капитан, как получилось, что мы на Днепре? Может, из-за того, что эти самые западенцы драпанули?

– Не знаю, я над этим, честно сказать, и сам голову ломаю, – глухо отозвался Астахов и как-то сразу замкнулся.

Разговор явно прервался, и тогда Бахметьев, ничего больше не спрашивая, а, наоборот, всем своим видом показывая, что пора заняться делом, решительно поднялся из-за стола…

* * *

Бойцы тесно, плечом к плечу, стояли в каземате Киевской цитадели. Рота, присланная, чтобы деблокировать замолчавший дот, ждала сигнала к атаке. На серых бетонных стенах каземата тускло светили электрические лампочки, позволявшие рассмотреть чётко выделявшийся вход в потерну. Стоявший на фоне этого тёмного прямоугольника ротный кричал: