Горькое Жито Донбасса
Шрифт:
Как-то по весне отдыхала рудничная молодежь, веселилась почти до рассвета, а как стали расходиться, подошла к гармонисту Алексею одна девица, задорно бровь изогнула, фигуру свою выставила и говорит с вызовом:
– Ну что, соколик яснокрылый, проводил бы до дому!
– Почему бы и нет, красота ненаглядная, конечно провожу, – расслабился Алексей.
Идут они по бережку, Алексей беседу завязывает:
– Красота ненаглядная, чья же ты есть?
– А нас все знают, отца моего Трофима Антоновича, забойщика с каменского участка, все уважают.
При этих словах сняла она платочек с головы, тряхнула
– Разве у шахтеров такие красавицы бывают?
– Как видишь! – улыбается она.
– Как тебя зовут?
– Для тебя буду Марией!
По-настоящему Мария полюбила Алексея, сильно и по-другому, чем отца с матерью, больше своей жизни. Понравились им степные просторы – выберутся они за околицу и гуляют до рассвета.
А в выходной день уйдут они далеко в степь, за курганы, присядут в высоких полевых травах и смотрят, как ветер зеленую волну по степи гонит, как колышутся травы, как облака плывут, а солнце за них то прячется, то выглядывает, прислушиваются, как дышит земля, как птицы перекликаются, пищат, курлыкают и наполняют степь тысячами напевок.
Пройдется Алексей на два-три шага вокруг, соберет букетик полевых цветов и про каждую былинку Марии целую историю рассказывает. Про сокирку, про чабрец, про душицу, про горицвет, про незабудку, про бессмертник, про василек или ромашку. Мария совсем молоденькая, светлая, доверчивая – слушает и льнет к Алексею. А он, малодушный, притаился, не говорит, что обвенчан уже с другой.
А народ на руднике понятливый, непритворный, примечающий только хорошее, решил что у них не шуры-муры, а к свадьбе дело идет!
В один из дней приехал из деревни Алексеев сосед, письмо от жены его привез. Признается она, что живет худо и очень бедно, что решилась она в скором времени также прийти на рудник к Алексею, может, и ей работа найдется, а может, домой на пару вернутся.
Задрожал Алексей при таких новостях, задумался над тем, как бы выкрутиться из сложившейся ситуации. Что бы такое придумать, чтобы хорошеньким перед женою предстать. Ничего лучшего не придумал, как злодейское дело сотворить с Марией. Хлебнул в шинке для храбрости и пошел за околицу в степь на свидание с Марией.
Встретились, Мария обрадовалась, в глаза Алексею заглядывает, а он злодейский замысел свой утаивает, тоже делает вид, что рад девушку видеть. Забалтывает свою дрожь, разговоры разные заводит – как, мол, дела, дома как, знают ли домашние, куда пошла?
– Хорошо у меня на душе, Алешенька! Дома сказала, что к подругам схожу!
Алексей хитрит, бредет все дальше, к старому угольному шурфу направляясь и девушку туда уводя. Подошли они к яме, которая в траве неприметной оставалась, да и столкнул туда Марию. Упала в яму бедняжка, только загрохотало, а в округе по степи таинственный стон пошел.
Очень быстро кинулись Марию искать.
– Не знаешь ли чего о дочери? – спрашивает Алексея ее отец.
– Не знаю, говорила, что уйдет с рудника. Разлад у нас получился. Давно не виделись.
На третий день после злодейского поступка Алексеева гнал старый пастух мимо шурфа стадо коз. Видит, что козы чем-то обеспокоились и возле какой-то ямы столпились. Подошел поближе, прислушался – из-под земли вроде бы
Водой напоил, лицо обмыл и узнал девицу рудничную. Собрался за подмогой на рудник сбегать, а Мария просить стала:
– Дедушка, миленький, не надо меня на показ выставлять! Помоги мне поправиться, пожалуйста, тайно от всех, я тебя отблагодарю.
Старик согласился, устроил ее в своем жилище, козьим молоком питает, настоями из полевых трав отпаивает. Как окрепла Мария, силы ее восстановились, говорит пастуху:
– Вот тебе, дедушка, мои золотые сережки, моим отцом дареные. Снеси их в лавку к торговцу. За эти деньги купи шахтерскую одежку под мой размер.
Как старик выполнил это поручение, Мария остриглась накоротко, совсем под мужика, замаскировала свое лицо угольной пылью и пошла в контору в шахту наниматься.
– А ты что, впервой на руднике? Чего-то я тебя раньше тут не видал! Кем в шахте можешь? – спрашивает десятник.
– Могу стволовым, могу при конюшне, могу газомерщиком, – говорит Мария.
– Пойдешь газомерщиком! Завтра с утра выходи на работу!
Ходит Мария в образе газомерщика по шахте. Во все уголки заглядывает. Ясное дело, Алексея ищет. Все время молчком, с рабочими не говорит – это чтоб ее по голосу никто не опознал. Пуще глаза доверенную ей газомерщицкую лампу Вольфа оберегает. Лампа эта – штука капризная, заправляется керосином, фитилек эластичный имеется, подкруткой особой вниз-вверх регулируется, чтобы пламя или сильнее делать, или убавлять, повернешь не так – вообще погаснуть может. Горящий фитиль в этой лампе под стеклом помещается, по рискам на стекле газомерщик определяет, сколько в забое газу скопилось – так хитрый немец Вольф придумал.
Наконец подходит она к месту, где Алексей уголь рубит. Лампу свою за спину спрятала и тайком подошла к нему. Стала в сторонке за стойкой крепежной и глядит, как он кайлом породу чешет и сколотую породу бросает в санки. Остановился Алексей, чтобы дух перевести, тихо в забое стало.
– Алексей! – позвала она протяжно.
– Кто тут? – испугался мужик.
– Это я, Мария! К тебе явилась. Ко мне не подходи, тут Шубин рядом, шаг ступишь – пришибет тебя запросто. За что же ты убил меня, Алешенька? Не за мою ли к тебе любовь? Судить я тебя пришла! И слово мое будет таким: останешься ты навечно в темной шахте и быть тебе навек каменным человеком без сердца и без глаз.
Взмолился Алексей, на колени упал.
– Не губи! – взмолился. – Прости меня, заблудшего.
– Ну да ладно, – отвечает Мария, – я не злопамятна. Ты мне злом – я тебе добром. Живи, Бог тебе судья!
Рассмеялась и тихонько ушла, исчезла в темноте.
Вылез из шахты Алексей, спешно собрался и в свою деревню навсегда ушел. Как уходил, сказал дружкам:
– Страсть-то какая, Мария под землей бродит!
Тут по всему руднику шум пошел. Мария, мол, объявилась – привиденьем подземельным. Многим голос ее стал чудиться по забоям. Люди всякой тени сторониться стали, в шахту идти боялись.