Горькое Жито Донбасса
Шрифт:
Дело до начальства дошло. Привезли из церкви батюшку, отслужил он молебен, ничего не помогло. Уходить с рудника стали углекопы, приговаривая:
– Пропади пропадом она, эта шахта! Ужас как глубокая, воздуха не хватает, газу много, платят мало, а тут еще эта Мария. До добра это не доведет!
Призадумалось рудничное начальство, на уступки пошло, прибавило народу гривенник на упряжку. Все равно народ волнуется:
– Добавка-то хороша, спасибо. Только страшно. То один Шубин был, а теперь еще и Мария!
А Мария обдумала свой разговор с Алексеем и решила домой явиться. Темным вечером она постучала
– А ты знаешь, как на шахте ужасно говорят про тебя? – спрашивает.
Рассказала Мария отцу все, как было.
– Ну это хорошо, что так обошлось. Вот паразит какой Алексей! Но как бы так сделать, чтоб народ в шахту работать пошел? Боятся-то люди тебя. Уходят с нашей шахты.
– А очень просто! – отвечает дочь. – Завтра утром приоденусь и пройдусь по руднику. Скажу, что помогать тетке в деревню ездила.
Так и сделала. Народ ее увидел, радостно привечал, страхи свои забывая. Заработала шахта, и все вернулось на свой черед.
Только дед-пастух не выдержал, рассказал правду одному своему знакомому, тот – другому, через какое-то время весь рудник в курсе Алексеева злодейства был.
Дивились таким делам все люди в поселке, а шахту с тех пор стали звать «Мария Глубокая».
Чудный Иван
Благодаря обнаружению угля и организации первых шахт на рудниках стало собираться много разного народа. И молодежь удалая из окрестных деревень, и уже немолодые мужички. Очень самобытные и удивительные люди иногда попадались.
В те давние прошедшие времена, в какое-то зимнее время, появился на руднике один человек, в возрасте, совсем убого одетый, хилый здоровьем и заметно подслеповатый. На работу взяли его несложную – дверевым на дверях возле ствола. Жить устроился как получилось. Летом в шалаше в кустах у ручья, а в холодное время – в небольшой землянке, которую человеку несложно за день-другой вырыть в прибрежных крутых откосах. Зарабатываемых денег хватало ему на пропитание, а если что оставалось – без сожаления раздавал местным убогим, Христа ради просящим милостыни у рабочих людей.
Как и положено дверевому, стоял он на дверях – открывал и закрывал шахтные двери при прохождении людей, лесогонов или других грузов, для того чтобы сквозняки по забоям не гуляли и воздух не высасывали. Работа не сложная, но зябкая, потому что на ветру, который от сквозняков получается. В зависимости от погоды ветер разной силы возникает, на разные голоса воет и разные шумы создает.
Проходит мимо дверевого множество людей разного склада, разного характера и разной судьбы. Много разных рассказов от людей он выслушал, настоящих исповедей. И вот такой он был добросердечный и лагидный [15] , что для каждого находил добрые слова, утешение и надежду каждому давал, чтобы не расстраивались бедолаги и не теряли веру в лучшее будущее. Не бог весть какое богатство такие слова, понимал это Иван – такое этого мужика имя было, – и все чаще у него возникало желание как-то неожиданно разбогатеть, чтобы была жизнь безбедная и чтобы страждущим людям можно было настоящую помощь оказывать.
15
Кроткий. (Пер.
Однажды стоит Иван на посту и видит, кто-то с забоя с огоньком идет. Ясно, что непростой человек, а кто-то из начальства – про стым забойщикам лампочки не полагались. Подошел огонек поближе – оказался знакомый штейгер, горный мастер значит.
Присел подошедший, чтобы передохнуть, и разговор завел, как по приличному положено.
– Как живешь, Иван?
– Я-то ничего, а вот многие из наших – худо!
– А почему так?
– Пьют много, дерутся, здоровье ни к черту.
– Ну и много таких, кто пьет?
– Да многовато будет. Вот, надысь, Мишка Соленый всю свою получку недельную пропил в шинке! Женка его уж так плакала и убивалась! Мишка, хоть и виноват, пропойца, отвечает с гонором, что это он в забое деньгу добывает, поэтому что хочет, то и будет делать с ней. А семье его жить как?
– Понятно, – отвечает штейгер.
– Ребят-сирот голодающих жаль, стариков бездетных и инвалидов жаль. Кто им поможет?
– Э-э-э, да ты совсем угодник святой!
– Не угодник я, а только было бы у меня много денег, я бы всем помощь оказал, для стариков, увечных и для заблудших святую богадельню воздвиг бы. Для рабочего брата – баню, а для женщин – прачечную.
– Ты смотри какой! Но на все это денег надо многовато! Не меньше, как тыщ двадцать золотом, – смеется штейгер.
Смутился Иван, помолчал, а потом спрашивает:
– А где же это золото взять? Вот уголь мы добываем в шахте, а золото, оно где? В шахтах бывает?
– Бывает, но только редко.
– А каково оно, золото, как его распознать, если наткнешься?
– Золото желтое, блестящее и не ржавеет.
– Понятно. А много ли золота надо, чтобы двадцать тыщ получилось?
– Ну, думаю, примерно с полпуда надо. Что ты так заинтересовался, еще с ума свихнешься, если про такое думать будешь.
– Прости, Господа ради, добрый человек. Спасибо, что поговорил со мною, с недостойным.
Поговорили, штейгер пошел дальше, а Иван долго еще сидел не шевелясь, задумавшись. И вот с этой самой поры словно случилось с ним что-то. Людей стал сторониться, стал часто уходить в лесок, за породные отвалы, выискивать стал что-то. Ежели кто к нему из людей станет приближаться, вскочит и прячет то, что в отвале породном нашел.
Народ это быстро заметил, любопытствовать стал, мужики с расспросами к Ивану приставать начали.
– Ваня, что ты ищешь в породе-то? Сказал бы нам, мы бы тоже поискали!
Иван не смущается и серьезно отвечает:
– Да, ищу. Но не могу сказать, а то удачу спугну. Придет время, сами все узнаете!
Посмеялись мужики. Удивились. Умом тронулся, что ли? От греха оставили Ивана в покое. Потом стали замечать, что веселее становится Иван, как вроде бы денежку какую нашел. А Иван еще более добросердечным стал. Всем – и молодицам, терпящим от пьяных мужей, и старикам обессилившим, и мужикам разболевшимся – стал тихо и уверенно вещать, чтобы потерпели, потому что скоро многое изменится к лучшему. Незаметно как-то прилепилось к дверевому Ивану прозвище – Иван Чудный.