Горм, сын Хёрдакнута

Воробьев Петр

– Чем ты дунул? – прошептал Кнур ученику шамана.

– Железным порошком, – негромко ответил за того Горо. – После того, как Горму явилась Дакриодора и сказала «Киано,» это было очевидно.

– Кому как, – пробормотал кузнец. – Потом объяснишь.

– И малые дети знают, – шепнул Неррет. – Наконечник гарпуна с отравой должен быть костяной, с железным яд не сработает.

Таращась на Тиру, Йормунрек закрыл рот, потом снова его открыл.

– Погасите факелы, – сказал Горм.

Несколько дружинников, сидевших за столами,

последовали его предложению. Едва озаренная багровыми отблесками пламени, Тира вновь повернулась, подняв обе руки в воздух, затем опустив, и сделав пару чужестранных плясовых шагов. От каждого ее движения, между золотыми полосами шли волны синего и зеленого света, на миг изнутри озаряя призрачные знаки колдовских письмен.

– Красота-то какая, будет что на старости лет вспомнить, – сказал Торкель.

– Зажигайте факелы, – Горм подошел к Тире, подобрав с пола плащ, чтобы накинуть ей на плечи.

Анасса движением руки остановила ярла:

– Больше трех лун, каждый день Саппивок и Неррет по нескольку часов наносили эти узоры серебряными и золотыми иглами, вживляя в кожу золото и впрыскивая светящиеся соки морских тварей. Пусть Йормунрек конунг любуется, как выполнена его воля.

– Моя воля? – только и смог наконец сказать конунг.

Горм шагнул к столу и взглянул конунгу в лицо, кулаками опершись на столешницу:

– Конунг, ты сказал: «Отдай ее шаманам.» Я это сделал. Ты сказал: «Пусть сделают узоры.» Узоры нанесены. Ты сказал: «Чтоб все ахнули.» Все ахнули. Ты сказал: «Чтоб всю жизнь вспоминали.» Твой ярл Торкель уже обещал вспомнить увиденное на смертном одре. Все слово в слово.

– Это правда, – подтвердил забытый в заднем ряду Гормовых дружинников, столпившихся на лестнице, Хаддинг. – Она так стонала, бедная капелька, так стонала.

Йормунрек уставился на Тиру, одновременно выглядевшую, как живая, хотя и почти неправдоподобно красивая, этлавагрская дева, и как забытая богиня Вёрдрагнефы, отлитая из золота за тысячелетия до Фимбулвнтера и обращенная в плоть силой заклинаний, сплетенных в древние письмена.

– Горм ярл! Ты сражался рядом со мной в Гуталанде, у Этлавагра, в Трегорланде, и в Бирке, – перечислил конунг. – Ты не раз защитил меня от удара.

Из-за столов, раздался ропот одобрения и разрозненные кличи: «Горм! Йормунрек!» Конунг оторвал правую ладонь от стола, звуки стихли. Он продолжил:

– Ты выполнил слово в слово, что я сказал. Но ты сам знаешь, что ты не выполнил, чего я хотел! – воскликнул конунг с неподдельной грустью. – Я не могу тебя наказать за следование моему слову, но ты мне больше не служишь. Забирай тех дружинников, что вместе с тобой принесли мне клятву, уходи отсюда, и горе тебе, если мы снова встретимся. И знай, что примирения со мной тебе не видать.

– Тихо, никаких знаков восторга, поняли? – прошипел в дальнем ряду стоявших на лестнице Щеня. – Вы двое, хвостами не вилять!

– Да будет так, – просто ответил

Горм.

Он поклонился Йормунреку, повернулся, и снова поднял с камней плащ Тиры.

– А она останется! – тут конунг улыбнулся.

– Как останется? Конунг, ты сказал, что Тира моя пленница, при трех свидетелях! Торлейв, Торкель, и Фьольнир!

– Это правда, – сказал Торлейв. – Отпусти их, Йормунрек. Поступи, как подобает повелителю, и тем умножь свою великую славу.

Торкель неохотно кивнул.

– Не слишком ли ты стараешься помочь Горму, Торлейв? – конунг нахмурился. – Я не хотел бы погубить тебя, даже если ты готов отдать свою жизнь ради позолоченной этлавагрской блуднички. Она останется.

– Она пойдет со мной! – Горм слегка возвысил голос. – А нет, я в лицо тебе скажу, что ты клятвопреступник! И пусть нас рассудит поединок.

– Если ты, Горм, так рвешься в бой, то мы можем предоставить тебе для этого случай, – белозубая улыбка вновь вернулась на лицо конунга.

– Стойте, – вмешалась Тира. – Пусть знатоки закона скажут. Если кто нанес обиду двоим, кто имеет право вызвать его на поединок первым?

– Тот, чья обида больше, – сказал Торкель.

– Тот. Кто обижен. Первым, – прогнусил кто-то с лестницы.

– Йормунрек нанес первую обиду мне! – анасса шагнула вперед, встав рядом с Гормом, и смерила конунга огненно-зеленым взглядом, полным ненависти. – Он не пленил меня в честном бою, а похитил, воспользовавшись предательством!

– Твоя правда, – Горм поклонился в сторону Тиры.

– Эта обида. И раньше. И больше, – добавил тот же гнусавый голос. – Вира за похищение. Раба. Обычно не назначается. Ярла или лендманна. Три тысячи скиллингов. Конунга. Пятнадцать тысяч скиллингов.

– А за женщину еще вдвое, – сказал Бермонд.

– Это у вас и на Энгульсее, а у сноргов наоборот вдвое меньше, – поправил Родульф.

– А к похищению, он только что добавил оскорбление! – продолжила Тира. – Вы все свидетели!

– Вира за оскорбление. Ярла или… – вновь начал гнусить Ингимунд.

– Йормунрек! Ты мучитель беззащитных, получающий выгоду от предательства! Ты не муж, ты нитинг! – наконец бросила Тира. – Нитинг! Нитинг!

– «Нитинг» три раза! Хольмганг? – раздалось из-за одного из дальних столов.

– Хольмганг! – повторило еще несколько голосов.

– Хольмганг! Хольмганг! – принялась твердить добрая половина участников пира, одновременно ударяя по столам кубками и кружками.

– Что ж ты сделала, – пробормотал Горм, – Теперь ему выбирать оружие!

Йормунрек с радостным предвкушением переспросил:

– Хольмганг? Чтоб с делом не тянуть, несите мою секиру, двигайте столы.

– Я размечу. Место на полу. Две на две сажени, – Ингимунд спустился по ступеням. – Дайте плащи. И клетку эту. Двиньте куда-то.

Последнее относилось к сооружению из железных прутьев, в котором сидел Эйольв Скальд.