Горм, сын Хёрдакнута
Шрифт:
– Нертус? – подивился шкипер Прямого.
– Наша, в смысле энгульсейская, богиня, хранительница земли, хранительница всего живого, – дал ответ Виктрид. – Почти как у Инну, только наоборот, у нас, в смысле, у Инну, Седна – богиня-хранительница моря.
– А кто такой Йоарр Матгамайнсон, и почему так важно, что он пал? – Ушкуй снял с головы волчий треух, развязал уши, опустил их, и нахлобучил шапку обратно.
– Сдается мне, тот же, кого мы знали как Йоарра Карлсона, – предположил Хельги. – Матгамайн, что же это имя мне напоминает? Отец или Виги наверняка знали бы…
– Матгамайн –
– Кром, что ж ты раньше-то молчал? – возмутился ярл Хейдабира.
– Я думал, я думал, ты, ярл, знаешь…
– Племянник конунга, даже дикарского, особенно от старшего сына, это уже не хвост собачий… Если его заколдовали или отравили, и откроется, что это связано с Бардом, значит, и Йормунрек мог руку приложить. Знать бы еще, в чем его выгода угробить Брианнова родича… – Хельги попытался просчитать ходы в игре конунгов, но махнул рукой. – Привезем шкуру… Ушкуй, как ты назвал этого зверя?
– Неспешун.
– Привезем шкуру неспешуна с оттиском камня Адальфлейд, с оттиска сделаем списки, один Хёрдакнуту.
– И по одному Люту с Селимиром, – добавил Ушкуй.
– Хельгиярл, ты узнал? – начал Саппивок, далее перейдя на язык Инну, как называли себя охотники и рыбаки дальнего севера.
– Он спрашивает, кто навел порчу на Йоарра и его ватагу? – перевел одноглазый.
– Точно не узнал, – Хельги нарочно замедлил речь, чтоб Саппивок понял. – Но хорошая догадка есть. За море вернемся, там узнаем.
– Хельгиярл, можно…
Саппивок остановился, ища танское слово, чтобы задать вопрос, но тут Неррет что-то затараторил. Саппивок пространно ответил ему, показывая то на камень, то на шкуру, потом сказал что-то покороче Виктриду, и добавил по-тански (или близко к тому):
– Мнусложно, переведь. Правильвонолшебство.
Виктрид подумал, и объяснил так:
– Лососевый Обжора спросил, что мы сделали с оттиском. Защитник ему втолковал, что проклятие переходит с камня на оттиск, и уедет вместе с ним, уедет за море. А там оно перейдет на проклявшего, если мы, мы его найдем. Еще он говорит, вы вовремя это сделали, потому что проклятие крепнет. Когда учитель несколько лет назад показывал Защитнику этот камень, пятого ряда рун еще не было.
Глава 45
Примерно в половине рёсты от стен Скиллеборга, докуда камнеметы доставали уже с некоторым трудом, знамена с тремя сцепленными красными треугольниками на белых (вернее, когда-то бывших белыми) полотнищах полоскались над изрядных размеров скоплением пеших и всадников.
– Бочку скорпиев в них кинуть, чтоб расползлись и жалили. Как моя теща, – почти с любовью в голосе поделился Снари Эгильссон, отменно прославившийся при прорыве морской осады неделей раньше. – Дожил я тут, уже по теще загрустил.
– Как дотуда долетит. Да треснется. Из скорпиев выйдет подлива, – огорчил товарища Ингимунд. – От бочки смолы. Да тряпки горящей. Был бы больше толк.
– Или от в кноп ухреначенной йотунской бочки. А теща теще рознь. Стой, Снари, раз теща, так у тебя еще
– Эйфура, Ауд, Тофа, эта, как ее звали, банщица, потом Ормхильд, – принялся загибать пальцы на руке Вегард, один из скиллеборгских умельцев, помимо присмотра за камнеметами, работавший вместе с Кнуром. – И это только за предыдущую луну. А как звали тех четверых, что на тебя всем гуртом повесились, как Осел в порт вернулся, а за ним гутанские кнорры с рыбой и зерном, я даже и не припомню…
– Я доброе дело делаю, вдов утешаю, – возмутился Снари. – Смотри, посольство!
Воины со щитами и копьями в первом ряду строя Йормунрековой дружины расступились, пропуская нескольких верховых, одного с ветвью – знаком мира. Им предстоял путь в гору по дороге, заваленной обломками метательных устройств и расклеванными птицами трупами их незадачливых толкателей. Нескольких тогда свежеубитых лошадей и ослов затащили за стены Скиллеборга его защитники во времена голода, все прочее трупье, накопившееся за месяц с лишним осады, так и осталось валяться. Камнеметчики на башнях не стали бы стрелять по Йормунрековым дружинникам, приди те за телами товарищей, но те словно нарочно оставляли покойников непогребенными – по предположению Бейнира, чтобы почтить воронов – птиц Одина, а по предположению Горма, чтоб назло портили вид и воняли.
– А жена твоя знает, какой ты вдовий ложесноутешитель? – спросил Родульф.
– Что происходит в походе. Остается в походе, – изрек Ингимунд.
– Тебе со Снари поход, а некоторые здесь живут, – обиделся было Вегард, потом задумался. – А вправду, если здесь все головы не сложим, домой вернетесь, что родне расскажете? И вообще, стоит ли рассказывать? С другой стороны, врать совсем нехорошо…
– Мое рассуждение такое, – вступил в разговор ранее молчавший Сигур, с рукой в сложной перевязке. – Врать нехорошо, однако, все рассказывать тоже не след. Если ты, к примеру, где-нибудь на серкландском берегу безлунной ночью отшкварил овцу…
– Шкварят свинью, – поправил Родульф. – Овцу баранят.
– Ладно, отбаранил овцу. Мое рассуждение – ты промолчишь, овца не расскажет, и конец. А если вот у тебя одна жена с детьми в Ситуне, другая в Хольмгарде, а третья в Хроарскильде, и ни одна о другой не знает…
– Ну, если они все ухожены да приодеты, что ж за беда? – Снари явно подумал о претворении мысленного опыта Сигура в жизнь.
– Многоженство разрешено. По закону, – внес свой вклад Ингимунд.
– Но наказывается, по закону природы, – возразил Родульф.
– Как это? – не понял лолландец.
– Многотещием. С одной тещей еще может повезти, с многими – ты точно попал. Но ты, Сигур, прав – врать не надо, а вот с правдой, семью псами друг из-под друга ее еть, надо осмотрительным быть.
Вегард прищурился, глядя на Снари, и сказал:
– Значит, придешь ты в дом, жене осмотрительно так расскажешь, где был, что делал, и она тебе про свое житье-бытье, пока тебя дома не было… тоже осмотрительно так…
Снари покраснел:
– Ты осмотрительность с распутством-то не мути!