Горная весна

Авдеенко Александр Остапович

— Отдохнул бы, Андрюша. Завтра пойдешь по гостям, — робко посоветовала Марта Стефановна.

— Мама, зря беспокоишься. Я неутомимый.

Он накинул поверх куртки плащ, закурил сигарету и небрежно сказал, щелкнув пальцами:

— Мама, подкинь что-нибудь.

Марта Стефановна вздохнула, потянулась к сумке:

— Сколько?

— Сколько не жалко.

— А все-таки? На сигареты и спички?

— Ну, ты же сама понимаешь, что я сегодня должен угостить Олексу Сокача. И так угостить, чтобы он всю жизнь вспоминал и благодарил.

— Позвал

бы его сюда и угостил.

Мать поспешно раскрыла сумку и, шурша новенькими бумажками, вытащила две сотни, положила их на стол.

Андрей перебросил сигарету из левого угла рта в правый, сердито пыхнув дымом, прищурился, протянул матери руку.

— Позолоти еще, родная, бог не забудет твоей щедрости, — подделываясь под цыганку-гадальщицу, проговорил он.

Марта Стефановна улыбнулась. Ну как можно не любоваться таким остроумным, обворожительным сыном, как можно отказать ему в чем-нибудь!

Достав из сумки еще две новенькие бумажки, она умоляющими глазами посмотрела на сына, улыбнулась:

— Только ты никому про это не говори, Андрюша. Самое главное — дяде Любомиру не проболтайся. Ты пойдя к нему, скажи, что мать не дала денег на угощение Олексы Сокача. Он пожалеет тебя, подкинет, сколько надо.

Андрей недобрым взглядом смерил мать с ног до головы:

— Он твой казначей или как? Почему ты его боишься? Почему жалеешь для меня денег, а он нет? Восемь переводов от него получил, а от тебя ни одного.

— Андрюша, так это же… — Марта Стефановна остановилась, представив себе, как рассвирепеет ее хозяин, узнав, что она выдала тайну с переводами.

— Ну, отвечай, почему стала такой жадной?

— Я не жадная, Андрюша, я…

«Сказать ему или — не сказать правду? Если скажу, что он сделает? Побьет? Побежит в милицию или на Киевскую? Нет, не скажу. Он ничего не узнает от меня».

— Андрюша, у меня нет больше денег. Нас обокрали. Все пропало. — Она закрыла лицо платком, заплакала.

— Так я тебе и поверил! — беспечно засмеялся Андрей. — Имей в виду, мама, тебе придется заплатить мои львовские долги. До свидания!

Надушенный, с сигаретой, прилипшей к верхней губе, в ярких, еще не разношенных полуботинках, тщательно причесанный, заложив руки в косые карманы куртки, похрустывая новенькими сотенными бумажками, таящими в себе столько удовольствий, Андрей вышел из дому и направился на Гвардейскую улицу, где жил его чудесный денежный покровитель. Дядя Любомир был уже дома. Он расположился посреди большой, заставленной книжными полками комнаты, гонял ногой скрипучий привод токарного станка и вытачивал из березы каких-то большеголовых пузатых идолов. Его волосы были покрыты стареньким беретом. На кончике длинного носа блестели выпуклые, в золотой оправе очки. За тяжелым мясистым ухом торчал толстый плотницкий карандаш, а в зубах — холодная трубка. Длинный кожаный фартук закрывал мастера по дереву от шеи до колен. В комнате

вкусно пахло сухой березой. Низкие лучи солнца, уходящего на запад, в сторону границы, золотили вороха стружки, лежавшей на полу.

— А, это ты! — обрадовался хозяин, вскинув очки на лоб. — Раздевайся, садись!

— Я ненадолго, дядя Любомир, — напуская на себя печаль, проговорил Андрей. — С матерью поругался. Жила, скупердяйка, денег не дала! Угостить надо Олексу Сокача, а в моем кармане кот наплакал.

— Понятно. — Крыж открыл один из книжных шкафов, достал толстый, в темносинем переплете том «Большой советской энциклопедии». Между его страницами лежали новенькие, без единой морщинки и пятнышка, только отпечатанные, сторублевки.

— Бери сколько надо! — великодушно сказал Крыж.

Андрей потянулся к деньгам, хотел отделить от пачки листка два-три, но гибкие скользкие бумажки не давались в руки. Андрей послюнявил пальцы и, торопясь, загибая углы сторублевок, взял полтысячи.

— Не мало? — усмехнулся Крыж.

Андрей пожал плечами и, скрывая смущение (в ту пору он еще был способен на это), с напускной развязностью сказал:

— Могу добавку прихватить, если вы такой щедрый, — Он взял еще триста рублей. — Спасибо, дядя Любомир!

— Спасибом, брат, не отделаешься. Пиши расписку: «Я, Андрей Лысак, сего числа сего года получил от „Креста“ за оказанную ему услугу столько-то денег».

— От «Креста»?

Андрей, заискивающе улыбаясь, смотрел на щедрого дядюшку, пытаясь, понять, всерьез он говорит или шутит. Нет, хозяин шутил: на его тонких губах озорная усмешка.

Крыж подвинул старенькое, с вытертой кожей, кресло к столярному верстаку.

— Садись и пиши.

Андрей писал с легким сердцем, в полной уверенности, что эта странная расписка — безобидная шутка дяди Любомира и что бумажка будет разорвана, сожжена или выброшена.

— А какую услугу я оказал «Кресту»? — смеясь, спросил он.

— Пожелал ему здоровья, когда он чихнул.

— А кто он, этот «Крест»?

— Я.

— Вы?

— Да. Так называли меня в детстве мои маленькие друзья сербы. Крыж по-сербски — крест… Ну вот, теперь все в порядке. До свидания. Угощай и угощайся на здоровье!

Когда Лысак вышел, Джон Файн сейчас же покинул свой тайник. Он злобно хмурился, исподлобья глядя на Крыжа:

— Что за комедию вы разыграли с этим пижоном? Кто это?

— Сын «Венеры», моей помощницы, о которой я вам уже говорил. Кандидат в агенты. Подготавливаю к вербовке.

— А!.. — смягчился «Черногорец». — Созрел?

— Да, вполне.

— Смотрите, Любомир, не опростоволосьтесь. Вербовка — дело тонкое, опасное. Что он собой представляет?

— Лодырь. Враль. Любит прожигать деньги, чужие главным образом. До сих пор не заработал ни одного рубля. Пьет. Гуляет. Франтит. Эксплуатирует свою мамашу. Способен. В общем, как раз то, что нам нужно.