Горничная особых кровей
Шрифт:
грудь. В свете Эн, на свежем воздухе, женщина выглядела прекрасно - щеки порозовели, волосы золотились. Если бы она
сейчас улыбнулась, то стала бы ослепительно красивой. Но управляющая никогда не улыбалась просто так и тем более не
улыбалась для приветствия.
Ведьма… Но ведьмами не от хорошей жизни становятся.
— Блага, светлейший. — В первую очередь Гримми поклонилась владетелю. — Блага, сударь, — а этот поклон
предназначался Ветрову. — Прикажете
— Я пообедаю в своих покоях.
— А вы, сударь? — спросила Гримми у Аркадия.
— Я не голоден, благодарю вас.
— Ильмонг проснулся? — спросил владетель.
— Не могу сказать, светлейший. Он не покидает своих покоев и просит не тревожить его, — в голосе Гримми сквозила
неприязнь. — Позвольте… позвольте сказать вам что-то, светлейший.
Альбинос кивнул.
— Господин Ильмонг привел в особняк распутных девок. Они разгуливают по особняку. Прошу вас вмешаться, светлейший.
— Вы что-то имеете против распутных девок?
Гримми поменялась в лице, прижала ручку с пухлыми пальчиками к груди. Я даже начала опасаться, как бы она от
потрясения не оступилась и не полетела с крыльца.
— Я жду вашего ответа, сударыня. Что такого плохого в распутных девках?
— Они… они распространяют порок!
— Секс - это порок?
Бедная Г римми стала близка к обмороку. В Дарне слово «секс» считается грубым, грязным словом. Достойным женщинам
дозволено использовать только слово «любовь».
— Мы считаем, светлейший, что любовь без брака - порок.
— Ваши взгляды безнадежны примитивны, сударыня. И, раз уж мы коснулись этой темы: я одобряю распутных девок. И тех,
что берут деньги за услуги, и тех, кто занимаются этим для своего удовольствия.
Сразив управляющую, владетель поднялся по крыльцу.
Я не спешила идти за ним, мне хотелось посмотреть, что станет с Гримми. Несчастная то открывала рот, то закрывала, и
пальцы на руках то сжимала, то разжимала. Обесцвеченный явно пошутил но она приняла это близко к сердцу. Что, если она
уволится? С кем я буду ругаться? Это же одна из немногочисленных радостей моей жизни.
— Не обращайте внимания, сударыня, — к Гримми поднялся Ветров. — Владетель просто шутит. Если Ильмонг доставляет
вам проблемы, я сам сделаю ему внушение.
Гримми подняла глаза на внезапно обретенного защитника, и сразу же опустила - смущается? Кажется, и впрямь смущается.
— Многие в особняке были бы вам очень благодарны… — сбивчиво проговорила она.
— Я обязательно с ним поговорю. Не беспокойтесь, сударыня.
Женщина кивнула, все еще пряча глаза. Как только Аркадий отошел, она прошла
головой, словно отрицая какую-то мысль.
Я вышла из своего укрытия - другой стороны крыльца, и поднялась по ступенькам.
— Блага, Гримми. Хороший денек сегодня, да?
Она встрепыхнулась, как испуганный зверек.
— Ты! Здесь! Почему?
— Перед тобой отныне не простая девка, а горничная самого владетеля.
Он собралась что-то сказать, но я ее опередила:
— Не ругайся, Гримми. Ты же отлично знаешь, куда меня вчера повели центавриане. К хозяину своему. А тому я так
понравилась, что он меня сделал своей горничной.
— Горничной? — с непередаваемым презрением протянула женщина, окидывая меня взглядом. У Гримми существует целая
система определения - кто порядочный, а кто нет. И в этой системе место у меня среди вторых. Потому что я не стесняюсь
запросто разговаривать с мужчинами, вне работы предпочитаю носить брюки, и много еще почему.
— Да, представляешь. Как увидел меня, так и обомлел. Влюбился, должно быть. Смотри, Гримми, вот стану
владетельницей…
Женщине так не понравились мои слова, что она развернулась и быстро от меня отошла. Я крикнула ей вдогонку:
— И тебе придется терпеть, меня, Гримми. Придется, дорогая!
Улучив момент, я позвонила в клинику, где лечилась Элеонора. Из-за владетеля у меня вчера не было и минутки, чтобы
поинтересоваться ее судьбой. Итак, я позвонила и узнала, что Элеонора Монсиньи по-прежнему в той же клинике в
Ферисголде, и проходит лечение. Я спросила, можно ли ее навестить, и получила грубый ответ: нет. Она пыталась напасть
на владетеля, и потому навещать ее больше нельзя.
Ну, этого следовало ожидать. Тут ничего не поделаешь, хорошо уже одно то, что ее не казнили. Я воспользовалась любимым
способом избавления от плохих мыслей - затолкала их как можно дальше в голову, так далеко, откуда они не могли мешать.
И залезла в Сеть, узнала, как же переводятся слова, что обронил альбинос после моего удара.
Итак…
«Все пропало, я пропал». И это сказал альбинос? Странно. Такие, как он, не склонны к пессимизму.
Сделав в уме заметку насчет цента, я привела себя в порядок и обработала кончики пальцев заживляющей мазью. Надев
перчатки, поднялась на этаж владетеля, с замиранием сердца вошла в его покои. И сразу же поругала свое сердце за такую
слабохарактерность.
Владетель стоял у окна, он уже переоделся. Центавриане предпочитают однотонное и обтягивающее. В темно-сером