Горнист первой базы
Шрифт:
— Краб! Я поймал краба!
После «абсолюта», что на языке артековцев означает «мёртвый час», Ральф и Лёшка отправлялись на прогулку. Вот и сейчас шагают они в обнимку по усыпанной гравием дорожке.
— Добрый вечер! — обращается ко всем встречным Ральф.
До вечера ещё далеко. Но Ральф на многих языках выучил два этих слова, и ему хочется блеснуть своими познаниями.
— Юве хулиа! — приветствует он двух финских пионеров.
— Ештыш янош! — это Ральф кричит толстому венгерскому мальчику.
Двое болгарских ребят, бегущих наперегонки, остановились и здороваются с друзьями.
— Добр вечер, другари! — вежливо отвечают
А вот вприпрыжку бегут Брунгильда и Наталка. Брунгильда размахивает толстым конвертом, облепленным марками.
— Письмо! Из дому!
Преградив Ральфу дорогу, она повелительно говорит:
— Стой! Слушай!
И прежде, чем Ральф успел ответить, Брунгильда достала из конверта письмо и стала его читать. Писали все домочадцы.
— «Сообщи подробно, из чего состоит завтрак, обед и ужин», — требовала мама. «Если хочешь быть здоровой, спи после обеда», — советовал папа. «Ах, какие мы устроили именины тёте Терезе, — восхищалась тётя Амалия. — Я подарила ей чулки и прелестные перчатки, а дядя Отто… Впрочем, мне некогда. Бегу варить кофе. Пусть дядя Отто сам тебе напишет».
— Айн момент… — Ральф увидел Мухамад. Она важно шествовала, прижав к груди ежа. Лёгкий ветерок развевал двадцать семь косичек. За Мухамад следовал бельгиец Даниэль. Аккомпанируя себе на мандолине, он напевал, смешно коверкая русские слова:
— Тот, кто роздён был у моря, Тот полубил навсегда…— Айн момент! — нетерпеливо перебил Ральф Брунгильду. Он не понимал, зачем она читает эту чепуху: прелестные перчатки, именины, старые тётки — чёрт знает что!
— Прошу извинения, — решительно сказал Ральф, — но мне очень некогда. Даниэль обещал научить меня играть на мандолине.
— Подождёшь! — Брунгильда нахмурила рыжеватые брови. — Послушай, что пишет дяде Отто…
И не дав Ральфу опомниться, она прочитала:
— «Я вспомнил! Брунгильдочка, я вспомнил, наконец. Роман-Кош называется гора, на которой мы сидели однажды вечером. Я, Хильда и наши друзья, советские пионеры. Через много лет, в Равенсбрюке, за колючей проволокой, мы с Хильдой часто вспоминали тот вечер в Крыму…» Остальное тебя не интересует, — спрятав письмо в карман, оборвала Брунгильда. — Главное… Главное то, что завтра мы идём… Не смотри на меня, как телёнок. Завтра мы отправляемся в поход на Роман-Кош. Вот какое совпадение!
— Да. Вот какое совпадение! — повторила Наталка. — Запишись у Рудольфа. Он будет командиром нашего отряда.
Не дослушав Наталку, Ральф помчался к вожатому чешских пионеров:
— Я и Лёшка… запиши! — потребовал Ральф.
А на рассвете пятнадцать артековцев вышли в поход на гору Роман-Кош. Впереди шагал командир отряда весельчак и спортсмен Рудольф Влучек. За ним Магда — санитарка. Через плечо у неё висела сумка с медикаментами. Брунгильда несла мешок с провизией и ни за что не хотела никому его уступить.
— Мне не тяжело! — упрямо повторяла она. Настроение у Брунгильды было немного испорчено. Дело в том, что повар поджарил для туристов целую гору чебуреков, а они впопыхах забыли их взять.
— Ох, какие это были чебуреки! Румяненькие, с поджаристой корочкой! — сокрушалась Брунгильда.
— Ничего! У нас ведь ещё есть вкусные вафли… — утешала её Наталка.
— Да, правда! — обрадовалась Брунгильда. — Ну их, эти чебуреки.
И, в самом деле, стоило
— Светлое Перо! Подержи, пожалуйста, мой рюкзак! — говорил Владеку Яцек.
— Хорошо, Соколиный Глаз! — отвечал Владек.
Светлое Перо и Соколиный Глаз честно исполняли обязанности корреспондентов похода. Соколиный Глаз спрятал свою авторучку в карман, а Светлое Перо закрыл фотоаппарат, только когда сумерки окутали горы. Стало прохладно. Налетел порыв ветра. Сверкнула молния.
— Ничего! Не робей, ребятишки. Вот она, вершина. Осталось немного. Доберёмся и…
Рудольф не успел закончить фразы. Могучими раскатами загремел гром, и тяжёлый ливень обрушился на горы.
— Внимание! — спокойно произнёс Рудольф. Он обмотал себя верёвкой, кинул конец её ребятам, шедшим за ним. И хотя дождь и ветер вовсю хлестали по спинам и трудно было карабкаться вверх по мокрым скользким камням, — всё равно было очень весело.
— Внимание! Осторожно! — предупреждал Володя.
— Позор! Позор! — повторял по-чешски Рудольф.
— Помалу! Обережно! — тихо говорила Наталка Брунгильде, которая тянула её на верёвке вверх. Вдруг Брунгильда споткнулась об острый выступ скалы и упала.
Алёшка и Ральф подхватили её и усадили. Когда Ральф осветил её карманным фонариком, девочки ахнули. У Брунгильды на правом колене чернела ранка, из неё лилась кровь.
Дрожащими руками санитарка Магда достала из сумки бутылку иоду и, вылив её на рану, перебинтовала Брунгильде колено. Брунгильда побледнела, крепко до боли закусила губу, потом громко засмеялась:
— Ой, какие вы смешные и перепуганные. Мне ведь ни капельки не больно. Дай мне, Наталка, пожалуйста, вафлю. А тебе, Магда, — большое пионерское спасибо.
Когда они добрались до вершины, дождь прекратился. Тогда они разожгли костёр, уселись вокруг него и всю ночь пели.
— Я тоже, как дядя Отто… Никогда не забуду об этом походе, — сказала Брунгильда Ральфу.
— И я, — кивнул головой Ральф.
А рано утром участники похода уже стояли на лагерной линейке.
Так шли, нет не шли — летели знойные, пахнущие морем и кипарисом артековские денёчки. И вот настал последний прощальный день. Он совпал с праздником военно-морского флота. Утром на море начался водный праздник. На берегу собрались артековцы, гости из зарубежных стран, моряки. Главный судья объявил соревнования открытыми. И вот, когда первые пловцы — Жан из Франции и Юрген из Чехословакии почти доплыли до цели, из моря вынырнул трезубец.