Горняк. Венок Майклу Удомо
Шрифт:
— Отпусти его! — крикнула Лина и залепила ему оплеуху.
Лицо Йоханнеса изобразило оскорбленную невинность. Он разжал пальцы, и жертва его плюхнулась наземь.
— Ты меня ударила, сестра Лина, — возопил Йоханнес жалобно. — Меня ударила. — И заплакал.
Йоханнес в слезах — на мгновение это ошеломило Лию — он такой огромный, такой силач — и плачет, но тут же она рассмеялась — очень уж это было уморительно.
— Ты меня ударила, — вопил Йоханнес, и слезы текли у него по щекам. Его Лина тоже начала всхлипывать, скоро они уже ревели на
У Лии бока тряслись от смеха. Кзума не мог сдержаться и тоже засмеялся. Тот несчастный, которого Йоханнес уронил, лежал на земле всеми забытый. Он лежал, на земле и надивиться не мог на такую картину: Йоханнес и его баба — в слезах.
Рядом с Лией какой-то мужчина усмехнулся. Йоханнес сделал шаг вперед, скорчил грозную мину, но слез не вытер. Усмешка застряла в горле у весельчака. Лия стала между ним и Йоханнесом. Человек стал озираться, ища выхода. Больше никто не решался смеяться — только Лия и Кзума. Из дома вышла Мейзи, увидела, что творится, зашлась смехом. Лия глянула на Кзуму, увидела, что он смеется, и в смехе ее зазвучала новая, веселая нотка.
Йоханнес и Лина жалобно плакали.
— В чем дело? — спросила Лия.
— Я его ударила, — сказала Лина и пуще заревела.
— Меня ударила, — пояснил Йоханнес.
— Ты этого чуть не задушил, — сказала Лия, пытаясь удержаться от смеха.
— Он меня первый ударил.
— Врешь.
— Это я вру? — спросил Йоханнес Лину и с силой толкнул ее.
— Не толкайся! — взвизгнула Лина и схватила его за руку.
Она хотела впиться в эту руку зубами, но он смахнул ее, как перышко.
— Спроси Кзуму, — сказал Йоханнес. — Он видел, как этот тип мне врезал.
Лия с улыбкой повернулась к Кзуме.
— Верно он говорит, Кзума?
— Нет.
— Ну так как, Йоханнес?
Тот повесил голову.
— Грубиян! — взорвалась Лина. — Проси у него прощенья. Скажи, что извиняешься. Ну же! — И двинулась на него, засучив рукава.
— Давай, давай, Йоханнес, — сказала Лия. — Ты мне отношений с клиентами не порти. Проси прощенья.
Лина подскочила к нему. Он чуть встряхнулся, и она отлетела. Потом неуклюже наклонился к распростертому на земле противнику и протянул руку. Тот боязливо поежился.
— Возьми его за руку, — учила Лия. — Он тебя не тронет.
Тот осторожно коснулся Йоханнесовой ручищи, и Йоханнес поднял его на ноги.
— Прошу прощенья, — сказал Йоханнес. Человек кивнул и пошел прочь.
— Сукин ты сын, — пробормотал Йоханнес.
— Вот и хорошо, — сказала Лина и взяла Йоханнеса под руку. — Теперь можешь купить мне выпить.
— Дай этой сукиной дочери выпить, — сказал Йоханнес и протянул бумажку в десять шиллингов.
— Сдачу сберегу. Тебе завтра понадобится.
И торговля пошла еще бойчее. Запах пива пропитал все вокруг. Голоса пьяных мужчин и женщин сливались в пьяный гул. Дышалось так легко, как дышится только в Малайской слободе и других трущобах в субботний вечер, такого воздуха нет нигде, кроме йоханнесбургских трущоб.
— Пошли,
Кзума вышел следом за Лией. Опора все маячила у калитки.
— Все спокойно, — сказала она.
— Иду узнавать планы полиции, — доложила ей Лия.
И они пошли. Лия поглядела на него, но он углубился в свои невеселые мысли.
— Я тоже по ней скучаю, — сказала Лия.
Кзума взглянул на нее. Ну конечно же, она тоже любит Элизу. Элиза росла у нее на глазах, значит, Элиза ей как дочка. Конечно, она тоже любит Элизу.
— Да, ты тоже ее любишь, — сказал он.
— Мы все ее любим.
— А она?
— Она любит тебя, Кзума. Я знаю. Я в этих делах разбираюсь.
— Но она меня бросила.
— И меня бросила. И Опору… А нас она тоже любила.
На углу улицы они подождали.
Прошло пять минут, десять. Потом показался черный полицейский на мотоцикле. Подъехал и остановился.
— Привет, — сказала Лия. — Какие новости?
— Я не спокоен, — сказал он. — Странно как-то на меня смотрят.
— Это твоя забота, — грубо отрезала Лия. — Я тебе плачу, чтобы узнавать их планы, а как на тебя смотрят, меня не касается. Что они решили?
— Трудная ты женщина.
— Это жизнь трудная. Что они решили?
— Нынче не придут, и завтра утром тоже, а завтра после обеда — да, и завтра вечером ни на час не уберут наблюдение.
— Так, — сказала Лия и отсчитала ему пять бумажек по фунту.
Он сунул деньги в карман и укатил.
— Завтра совсем не будем торговать, — задумчиво произнесла Лия. — Так будет лучше. А бидоны уберем сегодня. Ты как думаешь, Кзума?
— Я в этом не понимаю, — сказал он.
Домой дошли молча. У ворот их ждала Мейзи.
— Пошли погуляем, Кзума, — сказала она.
— Пойди с ней, — сказала Лия и подтолкнула его.
— Ладно.
— Но не очень надолго, — сказала Лия. — Сегодня надо убрать бидоны, ваша помощь потребуется. Ну, бегите.
Мейзи зацепила его под руку и повела в сторону Вредедорпа. Шли молча. Мейзи все сворачивала налево, и наконец они почувствовали под ногами траву.
— Это где же мы? — спросил Кзума.
— Это спортплощадка для цветных ребят, Фордсбург. На полпути между Малайской слободой и Вредедорпом. Давай посидим на траве.
Она села и его потянула вниз.
Они лежали на сочной траве — Кзума на спине, руки под голову, Мейзи боком к нему, опершись на локоть.
Кзума смотрел вверх, на молодую луну. Боль казалась такой обыкновенной. Неотъемлемой частью жизни. Он подумал о доме, о тех, кто там остался, и уже знал, что никогда не вернется домой. Ему и не хотелось домой. Это уже не был его дом. Но будь он сейчас там и лежи он на траве, вокруг были бы бесчисленные огоньки, загорались бы и гасли фонарики малюток светляков. И была бы тишина, без вечного гула, который слышится в городе. Но с домом покончено. Уход Элизы сделал это невозможным. Он ведь мечтал побывать дома с нею.