Горняк. Венок Майклу Удомо
Шрифт:
Кто-то обнял ее за талию. Она пошла танцевать.
3
Лэнвуд занимал трехкомнатную квартирку на территории бывших королевских конюшен, по соседству с парком Хэмпстед. Его квартира — как и все прочие в этом дворе — была расположена над гаражом. В полузабытые теперь времена британской славы, когда королева Виктория владела самой могущественной державой на земле, гаражи эти были конюшнями, а в комнатах над ними жили конюхи, каретники— словом, все, кто обслуживал выезды
Во дворе, вымощенном булыжником, до сих пор сохранились водопойные желоба. В теплые дни короткого лондонского лета мальчишки пускали там кораблики.
Колючий северный ветер, дувший много дней, наконец стих. Потеплело. Апрель наконец вел себя, как подобает апрелю, — давал понять, что лето не за горами.
Удомо остановился у ворот и посмотрел на клочок бумаги. Должно быть, здесь. У противоположного тротуара он увидел машину Эдибхоя. Все правильно — здесь! Он вошел в ворота. Каблуки зацокали по булыжникам. А ходить по ним довольно-таки неудобно. Эдибхой говорил, что квартира находится в самом конце двора, слева. Он нажал кнопку звонка, под которой было написано «нажмите», и услышал слабое дребезжание, донесшееся откуда-то издалека. Повернулся спиной к двери и стал ждать, наблюдая, как у гаража напротив какой-то англичанин трет свой блестящий черный автомобиль. Этим людям, по-видимому, доставляет удовольствие самый процесс работы. Автомобиль и без того сверкает. Интересно, что вы думаете обо мне, а, мистер? Еще одна черная образина, проклятый черномазый? Напрасно Мэби даже в шутку употребляет это слово. Оно звучит оскорбительно. Надо будет сказать ему. Внезапно он почувствовал, что за спиной у него кто-то есть. Он быстро повернулся.
В дверном проеме стояла женщина. Высокая — одного роста с ним — и невероятно худая. Но она отнюдь не производила впечатления слабенькой. Большой нос, выдающийся вперед подбородок, тяжелые веки. Увядшее лицо и изящная, по-девичьи, точнее по-мальчишески, тонкая фигура. Женщина холодно смотрела на него.
— Мне нужен мистер Лэнвуд, — сказал он.
— Как ваша фамилия?
Неприязненный тон слегка обескуражил его.
— Я Майкл Удомо.
Она улыбнулась, протянула ему руку и в одно мгновение стала другим человеком — приветливым, излучающим тепло.
— Бывает, что люди приходят не вовремя, когда их не ждут. Входите!
Он пошел следом за ней по узкой лестнице.
— Это Майкл Удомо, — крикнула она.
Лэнвуд открыл дверь, выходившую на площадку.
— Здравствуйте, Майкл. Мы вас ждем.
Удомо очутился в узкой длинной комнате, забитой книгами, — только небольшое пространство над кушеткой было свободно от них.
«Неужели Лэнвуд все их прочел?» — подумал Удомо.
— Кофе, пожалуйста, Мери, — попросил Лэнвуд и притворил двери.
Удомо пересек длинную комнату и сел на кушетку между Мхенди и Эдибхоем. Выглядел Мхенди неважно. Мэби, что-то читавший за заваленным бумагами письменным столом, поднял голову.
— Привет, Майк!
— Привет!
— Я слышал, вы неплохо повеселились, — сказал Лэнвуд.
— Да, — ответил Удомо.
— Только смотрите не увлекайтесь. — Лэнвуд говорил отеческим тоном. — Нам надо делать дело. Для того мы и сидим здесь. А не для вечеринок.
Удомо бросил быстрый взгляд на Мхенди, затем на Лэнвуда.
Мхенди выпрямился, расправил плечи.
— Может быть, начнем? — спросил Мэби.
Мхенди откинулся назад. Посмотрел на великолепно вычищенные ботинки Лэнвуда, сперва рассеянно, потом пристально. Ботинки были новые. Он взглянул на свои, старые, нечищеные, со сбитыми каблуками и обшарпанными носками. Скользнул взглядом по одежде Лэнвуда. Все новое, с иголочки. Внезапно он обозлился. Вскинул голову.
— Мне не нравится ваш тон, Том!
— В таком случае, подтянитесь — мой тон сразу изменится.
— Конечно, вам легко сидеть в Лондоне и изображать эдакого верховного судью.
— Полегче, Дэвид, — сказал Эдибхой.
Женщина внесла в комнату поднос с дымящимся кофе.
— Он первый начал, — огрызнулся Мхенди. — Издеваться над людьми — это он мастер. А вот попробовал бы он когда-нибудь руководить восстанием. И не из Лондона, где ему ничто не угрожает, а в самой Африке. Чтобы руководить восстанием, мало одних понтификалов да речей, произносимых с Олимпа. В Лондоне вам ничто не грозит. А вы поезжайте-ка в Африку! Да боритесь там! А потом возвращайтесь и тогда уж поучайте меня, толкуйте о дисциплине.
— Ах ты, господи! — язвительно воскликнула женщина. — Опять вы за свое, Дэвид! Вы бы лучше поменьше себя жалели, а то, пожалуй, плохо кончите, вы и пьете. Не вы первый, кому не удалось устроить переворот. Только вы бы его устроили, если бы нас слушали.
— Не вмешивайтесь не в свое дело, Мери, — оборвал ее Мэби.
Женщина с грохотом поставила поднос на стул и резко повернулась к Мэби.
— А почему, собственно? Или борьба за свободу — привилегия мужчин? Женщины тоже гибли за свободу — и, между прочим, не хныча и себя не жалея. — Она обозлилась не на шутку, лицо ее покраснело.
— Насколько я понимаю, вы и себя причисляете к этим героическим женщинам? — Мэби встал. Не обращая больше на нее внимания, он обратился к Лэнвуду — Я думал, мы собрались, чтобы обсудить важные дела. Если нет, я ухожу.
Женщина хотела что-то ответить, но сдержалась. Она повернулась к Лэнвуду. Все смотрели на него, ожидая, что он скажет. Лэнвуд узким длинным ножичком ковырял в трубке. Наконец он поднял глаза.
— Если выяснение отношений закончено, можно приступать к делу.
— Ты мне противен, Том, — крикнула Мери и выскочила из комнаты.
Удомо посмотрел на дверь.
— Не принимайте ее всерьез. — Лэнвуд сделал попытку улыбнуться. — Все женщины от природы чересчур эмоциональны.
Эдибхой вскочил, взял поднос и стал обносить собравшихся кофе.
Лэнвуд вышел из комнаты. Удомо нагнулся к Мхенди.
— Кто она?
Мхенди невесело рассмеялся.
— Читал его последнюю книгу?
— Нет.
— Дай-ка ее сюда, Пол.
Мэби взял со стола книгу и протянул Удомо. «Конец империи», Томас Лэнвуд. Удомо открыл книгу и прочел посвящение: «Дорогому другу и товарищу Мери Фельд, без чьей верной и вселяющей веру поддержки никогда не был бы завершен этот труд, как и все остальные мои труды». «Но ведь она его просто не уважает», — подумал Удомо.