Горные дороги бога
Шрифт:
Угрюмость и грозно сдвинутые брови – признак новичков, старающихся произвести впечатление, вот только не знающих, как это сделать. Да и главарь своим показным равнодушием выделяется среди всех слишком заметно. Слишком неосторожно. Если бы мне вздумалось обезглавить руаннасскую шушеру, на определение основной цели ушла бы пара мгновений.
Они только учатся творить зло. А мне бы заполучить тех, кто сам уже готов учить других.
– В здешнем доме подают выпивку?
– Только не чужакам, – ответил человек за стойкой, продолжая
Отлично. Значит, ему уже известно о событиях сегодняшнего дня. Тем проще.
– Вы знаете, что мне нужно.
Он не стал отрицать, даже еле заметно кивнул. Но не сдал ни позиции:
– А почему ты думаешь, что у меня оно есть?
– Мне назвали ваше имя. Назвали с уважением.
– Уважение… Это всего лишь слово.
– До тех пор, пока не зазвенит серебром.
При упоминании о деньгах громилы за соседними столами оживились, но снова тихими мышками замерли на своих местах, едва главарь поднялся и вышел из-за стойки в зал.
Он был почти так же огромен, как и его подчиненные, но заметно старше их, потому и всплыл на самый верх всей этой мути. Лет сорок или чуть больше. Гладко зачесанные назад волосы, густая, коротко стриженная борода, хитровато прищуренные глаза, в которых…
Я понял, что здесь мне нечего ловить, едва заглянул в эти глаза. Он боялся, этот большой и сильный мужчина. Больше всего на свете он хотел выпроводить меня вон, и желательно самыми малыми усилиями. Посчитал незваного гостя опасным? Лестно, конечно, но вывод можно сделать только печальный.
Итак, на счету местных головорезов имеются разве что обчищенные карманы припозднившихся прохожих да помятые бока путешественников, воспользовавшихся окрестными дорогами, не более.
Ученики. Всего лишь еще ученики.
– Ты хочешь что-то купить? – спросил трактирщик, подходя к моему столу.
Шанс все-таки есть? Не верится. Но этот колодец все равно придется вычерпать до конца, прежде чем переходить к следующему.
– Крепкие руки и отважные сердца.
– Это дорогого стоит.
– Я никогда не пробую купить то, на что у меня не хватит денег.
Он пыхнул трубкой, выпуская над столом облачко сухого горького дыма.
– Цену назначает продавец, а не покупатель.
Ага. Так я и знал. Дает понять, что всех сокровищ мира не хватит, чтобы заставить его действовать.
– Любая вещь стоит столько, сколько за нее согласятся заплатить. Ни монетой больше.
Трактирщик присел на лавку напротив меня.
– А сколько заплатишь ты?
– По десять серебряков на голову. Всем, кто пойдет со мной. И еще втрое за голову того, кто мне нужен.
Откуда-то из-за спины раздался вздох удивления, и, кажется, не один. Но все смолкло, едва человек по имени Рофи – а больше никем он быть не мог – обвел взглядом питейный зал. Наступила такая тишина, будто все вокруг вмиг перестали дышать. Что ж, вымуштровал он своих подчиненных хорошо. Хотя…
Такое
Все, кто сидит сейчас в трактире, далеко не юнцы. Все они силой, по меньшей мере, не уступают своему главарю. Семи пядей во лбах не видно, но взгляды вполне осмысленные, значит, никто из этих пятерых не стал бы сдаваться после первого же поражения. А на всех сил у одного вряд ли бы хватило. Даже учитывая, что дело могло происходить несколько лет назад, когда каждый из них был моложе, чем сейчас. Те, кто приехал в столицу из забытых Божем уголков Дарствия, наоборот, вели себя задиристо, принимая зачастую те вызовы, с которыми не могли справиться. Эти же…
– Цену назначает продавец, – упрямо повторил трактирщик.
Я попробовал встретиться глазами с кем-то из присутствующих. Можно сказать, не удалось, но в обрывках взглядов, которые все же соприкоснулись с моим, не было разочарования. Совсем.
– Вам здесь уютно, да? Тепло, тихо и спокойно?
Рофи чуть удивленно нахмурился, не спеша отвечать на мой вопрос. Но мне больше не требовались ответы.
– Местечко на отшибе, куда не каждый прохожий заглянет. Крохотный мирок, в котором вы чувствуете себя единственными господами. Верно? Уныло, убого, тесно, темно. Зато здесь не нужно вытягиваться струной, а потом отбивать поклоны, едва послышится звон колокольчиков. И можно бы выйти наружу или хотя бы раскрыть окна, но вы никогда так не поступите. Ведь там, за стенами, другой мир, чужой и враждебный. Мир, который непременно попытается подчинить вас своим законам.
Я встал и направился к дверям. В основном чтобы успеть обеспечить себе пути отхода, если на меня все же рискнут напасть.
– Правда, вы же привыкли подчиняться. Не одному хозяину, так другому. Кто-то стоит ниже, кто-то выше, каждый гнет спину перед другим, и все это без конца. Потому что так заведено. Потому что установлено. Да? И в полдень, когда напыщенный золотой индюк покачивался в паланкине, вы тоже были там. Стояли. Кланялись. И думали только о том, что вечером сможете поиграть в смелость и независимость. Я угадал?
– К чему эти горячие речи? – голосом суше дыма спросил трактирщик.
– К тому, что в игрушки обычно играют дети. Малыши, не знающие, что происходит вокруг них. Или не понимающие этого.
– Хочешь сказать, что мы…
– Младенцы, играющие в мужчин. Вам стоило бы выйти на улицу и протереть глаза получше.
Он помолчал, взглядом явно буравя мою спину. А потом ответил единственным образом, который помогал сохранить лицо:
– Не думай, что нам… нравится все это.
Струна, натянутая где-то внутри меня, взвилась вожжой и хлестнула по языку, заставив сплюнуть: