Горный ветер. Не отдавай королеву. Медленный гавот
Шрифт:
Могла бы, конечно, в моем горьком положении помочь мне Ольга Николаевна — Машина мама и, выходит, она же моя теща и Алешкина бабушка. Притом пенсионерка. Но что вы скажете, если человеку именно на это самое время собес дает бесплатную путевку в Железноводск, куда бы я сам, к примеру, даже приплачивай мне, не поехал бы! Потому что лучший курорт в мире, который лечит все болезни, — наш Енисей. Но Ольга Николаевна, когда ей это скажешь, только посмеивается. Она за кислотностью своего желудочного сока следит так же аккуратно, как за температурой в комнате, чтобы точно столько было всегда, сколько положено по справочникам. Возможно, конечно, что именно поэтому у нее и вид такой, что даже в голову никому не придет, будто она уже бабушка. Мне
Ольгу Николаевну все в доме очень любят… Я ее, сами понимаете, люблю больше, чем какие угодно соседи, и совершенно легко и свободно, как положено по народному обычаю, называю мамой, но эту поездку Ольги Николаевны в Железноводск я оправдать никак не могу. Можно было бы на другое время переменить путевку, или железноводскую водичку просто в аптеке купить, или, наконец, обыкновенную кипяченую воду настоять на тухлых яйцах, словом, подумать немного — не пришлось бы ее любимому зятю Константину Барбину варить для своего сына, а ее внука, манную кашу. Но Ольга Николаевна рассудила иначе: «Ничего, мальчик, ничего, справишься. В жизни надо все уметь. А у тебя сейчас тем более отпуск».
Вот это, собственно, и есть главное объяснение всему: я — в отпуске.
Но не на реке я в эти дни не только поэтому. Речникам во время навигации, сами знаете, отпуска не положены. Дело в том, что я уже не речник. По документам я — мостостроитель, хотя в душе конечно же как был речником, так и остался. И если хорошенько разобраться, от Енисея-то я все равно не ушел, мосты ведь не через горы, а через реки строят. Сделаем мост через Енисей — снова я вернусь на пароходы. Обязательно! И, по секрету говоря, кто его знает, может быть, уже и не матросом, не рулевым, а штурманом. Аттестат зрелости, хотя и с тройками, уже заработал. В вечерней школе. А дальше тоже, как Маша, думаю двигать заочно. Вообще, чем меньше покоя даешь голове, тем лучше она работает.
Вы можете спросить: каким же образом я, прирожденный речник, оказался в мостостроителях?
Очень просто. Кто никогда не бывал в Красноярске, может быть, только тот и не знает, как в нем каждому человеку хочется, чтобы мост был скорее построен. Вы представьте: громадина город, и как раз пополам Енисеем разрезан. Ну, летом еще так и сяк, наводится понтонный мост, зимой превосходный мост дед-мороз сооружает. А весной и осенью, в ледоход и рекостав? Да прибросьте еще половодье, когда Енисей мечется в берегах, не то что понтонный — железнодорожный мост готов сорвать и унести! Лихо в эти поры людям, которым нужно перебираться с одного берега на другой. А грузы? Важные, неотложные. Как доставлять их? Му;'ка!
Словом, когда стало известно, что правительством деньги на постройку моста Красноярску отпущены и что специалисты-мостовики приедут, а рабочих город должен выставить своих, поднялось прямо невообразимое, всем захотелось пойти на это строительство.
Не знаю в точности, сколько было подано заявлений в горком комсомола вообще, но комсомольцы с нашего теплохода «Родина» подали заявления все до единого. По совести сказать, я сначала поколебался. От привычного теплохода больно отрываться. Но подумал: «Ничего, ненадолго». К тому же дело было в начале зимы, когда Енисей к себе еще так сильно не тянет. И самое главное, Маша сказала: «Костя, я советую, коллектив у вас очень хороший, зачем вам раскалываться? Работать ты будешь все равно на любимой реке. Но уже в каком-то новом качестве. Это неплохо. Увидишь Енисей не только глазами матроса». Может, она не совсем такими словами сказала, но с этим именно смыслом. А когда жена дает совет, вы сами знаете, все остальное уже не имеет никакого значения. И я тоже написал
А через два дня после этого наш бригадир Васи Тетерев объявил: «С понедельника на мост выходим, ребята. В горкоме про нас сказали: эти, мол, не подведут. Ну, я думаю, от себя к этому добавлять нечего, мы люди сознательные. Мне очень не хочется, чтобы на новой работе кто-нибудь из наших ударил в грязь лицом. Каждый из нас требовательно и строго должен следить за собой. И поэтому я даже не прибавлю: следить за поступками, за поведением своих товарищей. Кажется, по Гегелю: если каждый человек будет поступать всегда хорошо сам, хорошо поступать будут все люди. Может быть, это и не Гегель сказал. Тогда еще лучше. Важна сама логика. В чем я не прав, ребята?»
Мы сказали Васе Тетереву, что он прав во всем, но следить мы будем и каждый за собой и за поступками, за поведением своих товарищей и что на новой работе мы тоже не опозорим своей рабочей чести.
Вот так мы и стали на время мостовиками, «старая гвардия», ребята с теплохода «Родина»: сам Вася Тетерев, я, Тумарк Маркин, Володя Длинномухин и Петя, Петр Фигурнов. Называю я их здесь не но паспорту — так, как среди нас прозвания им сложились. Напомню. Володе Мухину за его высокий рост дали прозвище Длинномухина. За Фигурновым сохранили Петра с обязательной прибавки Пети, потому что товарищ Фигурнов имени Петька совершенно не терпит. А из Марка Тумаркина даже и не мы, а скорее он сам себя Тумарком Маркиным сделал.
Вместе мы всю зиму работали, для второй от левого берега опоры кессон устанавливали, а установив, в дно Енисея вкапывались, врубались. Вместе, как начался ледоход, и в отпуск пошли. Собственно, пошли все, кроме меня. Потому что варить манную кашу, даже для родного сына, — это не отпуск, а работа, и самая тяжелая, похуже, чем в кессоне.
Правда, помочь мне иногда заходит одна знакомая — бывший почтовый агент с теплохода «Родина» Королева Шура. Но… Вот в этом, собственно, вся и штука…
Глава вторая
Тридцать пять копеек на счастье
К мороженому или, скажем, к безалкогольным напиткам люди относятся по-разному. Одни в них ценят прохладу, другим нравится свой, особенный вкус любимого сорта мороженого или фруктовой воды, третьи связывают воедино вкус и прохладу, а четвертые и вкуса не понимают и прохлады не ищут, а все-таки, окажись только деньги в кармане, моментально истратят на эти самые штуки.
Четвертой категории — Ленька. Мороженое он способен есть и в сорок градусов жары и в сорок градусов холода, только бы язык не примерз. Молочное, сливочное, шоколадное, ягодное — для него не имеет значения. То же самое и с фруктовой водой. Никакой для него разницы между клюквенной и мандариновой, наконец, даже обыкновенной газировкой без сиропа, пятак за стакан. Было бы на языке мокро. И если тут он в чем-нибудь и разбирается, так только в цене. Как-то, первоклассника еще, спросил я его: «Ленька, что вкуснее — сто граммов сливочного мороженого или двести ягодного?» Ленька прикинул на пальцах, а у самого рот до ушей. «Хитрый ты, — говорит, — конечно, двести граммов ягодного». Я говорю: «А если того и другого одинаково, по двести?» Тут он подольше подумал: «А за чьи деньги?» Говорю: «За собственные». Он: «Тогда все одно ягодное». Я опять: «Ну, а за чужие деньги какое вкуснее?» Ленька хохочет, свистит беззубым ртом, готов разорваться от смеха: «Что я, дурак, что ли? За чужие я хоть сколько и хоть какого могу съесть!»
Маша в этом смысле человек третьей категории. Зимой она мороженое ест только в театре, немножко, и всегда просит: «Костя, возьми, если есть, пломбир с орехами», Даже в самую зверскую жару для фруктовой воды у нее норма — один неполный стакан. Любимая вода — «Юбилейный напиток». Пьет Маша маленькими глотками. Подымет стакан, посмотрит на свет и снова отопьет глоточек. Мороженое любит есть из вафельного стаканчика и ненавидит завернутое в бумажку, когда от жары оно плавится и по пальцам течет.