Город Антонеску. Книга 2
Шрифт:
Вспоминаю. Папа ушел вчера вечером вместе с Тасей на другое МЕСТО. А я должна сидеть здесь на антресолях тихо-тихо и ждать Тасю – утром она меня заберет и отведет к папе…
Внизу все еще кто-то кричит и ругается.
Поднимаюсь тихонечко, становлюсь на коленки и заглядываю в щелочку в стене, там, где штукатурка от бомбежки отвалилась.
Отсюда, сверху, мне вся Эмилькина комната видна.
Там светло. Горит коптилка, и дядьки чужие какие-то вокруг стола бегают – ловят Эмильку. В «салки» они, что ли, играют? Два
«Куда дела, стерва? Куда де-ла?» — это они на Эмильку ругаются.
«Нету у меня ничего! Ни-че-го не-ту! Забрали. Ушли. Унес-ли-и!» — это Эмилька визжит.
Ой-ой, что-то, кажется, стукнуло здесь внизу, на кухне.
Кто-то, кажется, сюда на кухню зашел.
Светит фонариком.
Я залезаю поглубже в антресоли, под самую стеночку.
Сижу. Не плачу. И даже в щелочку не заглядываю, а то штукатурка сыплется и шуршит.
Вот снова трах-х…
Это, наверное, табуретка упала, и что-то дзинькнуло и разбилось.
Ох, как Тася будет сердиться!
Она всегда сердится, когда я разбиваю.
Ну вот, фонарик погас. Наверное, этот кто-то вышел из кухни.
Встаю на коленки и снова заглядываю в щелочку.
Эмилька уже не бегает и не визжит
Лежит на полу и громко так акает: «А-а-ааа…»
А дядька, который раньше в «салки» с нею играл, теперь сел на нее прямо верхом и скачет, как на лошадке.
Я смотрю и смотрю на Эмильку, и вижу: тяжело ей, наверное, возить дядьку этого. Вот она даже акать перестала и свой МОЛИТ-ВЕНИК из рук выпустила, и он валяется рядом с ней на полу.
Но дядьке, кажется, надоело скакать. Он слез с Эмильки и стал штаны свои зеленые подтягивать. И те два, другие, тоже, кажется, куда-то торопятся. Бегают по комнате, собирают вещи разные, завязывают их в простыню.
Ого-го, какой огромный узел получился!
«Ну все… Пошли… Поехали… Рвем когти…»
Уходят. Тащат свой узел.
А тот, который на Эмильке скакал, еще наклоняется к ней и тыкает сапогом.
«Старухе хана…» — говорит.
Ушли…
И вдруг так тихо везде стало, что даже страшно и плакать хочется.
А тут еще Эмилька!
Заснула она, что ли, там на полу?
Лежит в своем драном халате и даже МОЛИТ-ВЕНИК не поднимает.
А он совсем уже растрепался. Один листок его даже отдельно валяется, и даже черный уже стал. От лужи, наверное, которая растекается под Эмилькой.
Я смотрю и смотрю, и свет от коптилки расплывается у меня в глазах…
От Ролли: Так я стала «ВАЛЯ»
«Ро-лл-и!
Это, конечно, Тася уже прискакала меня забирать.
Но чего она, интересно, так орет?
Она что, забыла, что я здесь на антресолях сплю?
Становлюсь на четвереньки. Подлезаю к дырке.
Высовываю голову.
Вижу Тасю. Бегает, как угорелая, по всей кухне и орет.
Ну вот, увидела меня. Остановилась, а потом к-а-а-к прыгнет…
Схватила меня руками и тащит с антресолей вниз.
Больно…
Ну вот, я даже коленку ободрала и плакать начала.
А она ничего, не ругается, только шепотом так меня уговаривает:
«Тише, Роллинька, тише. Давай быстренько одевайся. Нам нужно бежать отсюда. Бежать…»
Натягивает на меня всякие вещи, тащит меня в коридор, оттуда на лестницу, да так быстро, что дверь в квартиру Эмильки остается открытой.
«Тася! – кричу я. – Дверь! Мы не закрыли дверь!»
«Хорошо, хорошо, – говорит, – потом, потом…»
Мы выскакиваем из развалки и бежим дальше по улице.
«А ночью?» — спрашивает Тася.
«Что ночью?» — не понимаю я.
«Ты ночью была на антресолях?»
«А где же? – снова не понимаю я. – Я же сплю там, на антресолях».
«Это счастье, что… что ночью ты была на антресолях», – говорит Тася и, кажется, тоже начинает плакать.
В Дерибасовке у калитки нас ждет папа.
«Что так долго?» — спрашивает и берет меня на руки.
«Потом», – говорит Тася.
И добавляет: «Ее убили. Сегодня ночью ее убили».
Папа споткнулся о камешек на дорожке так сильно, что чуть меня не выронил.
«Господи! – говорит. – А ребенок?»
«На антресолях», – отвечает Тася.
Я понимаю. Ее убили. Эмильку убили совсем.
Это когда тот дядька на ней скакал. Я видела.
Мы идем по дорожке к дому, а навстречу нам две незнакомые тетки.
Одна прямая, как палка, и вся коричневая, а другая – низенькая, круглая и вся красная, как яблоко.
«Сколько лет рр-ебенку?» — каркает Палка.
«Это девочка, – отвечает Тася и почему-то противно так улыбается. – Ей скоро будет шесть».