Город богов
Шрифт:
Он вновь взглянул на Шамаша, ища ответ на свои непроизнесенные вслух вопросы.
А колдун тем временем повернулся к Ри.
Юноша смотрел на него со страхом и, вместе с тем, в его глазах была мольба о помощи. Он боялся, что господин Шамаш станет расспрашивать его о случившемся и тогда нельзя будет промолчать, а ответить — невыносимо больно. И, в то же время, он страстно хотел, чтобы бог солнца заглянул в его мысли, узнал то, что так тревожило душу Ри. Пусть небожитель осудит за его слабость, накажет за неспособность бороться. Все что угодно, лишь бы миг высшего суда,
Это все, что ему сейчас было нужно. Прошлое уже почти не тревожило его, когда черные воспоминания успели подернуться, словно легкой дымкой, другими, светлыми и радостными — ведь ему было дано стать свидетелем величайшего события нового времени — победы бога солнца над Губителем. И пусть он почти ничего не понял из увиденного, это было не важно, когда небожители и не ждали от смертных понимания, лишь восхищения и служения.
А затем Ри увидел Сати, ее пустые глаза, из которых ушел свет, сгорбленную спину, опущенные плечи.
— Я… — он понял, что не может просто взять и забыть обо всем, что случилось, вырвав из своей памяти воспоминания, что должен своим рассказом дать им вторую жизнь, а затем, принимая всю вину на себя, готовый к любой, даже самой ужасной каре, вымолить прощение для той, которую он по-прежнему любил, которой сам не мог помочь.
— Не надо, ничего не говори, — остановил его колдун. — Я понимаю: вам многое пришлось пережить. И это прошлое никак не закончится.
— Ради Сати я готов…!
– с жаром воскликнул паренек.
— Все не так просто, — он качнул головой, не спуская с Ри печального взгляда полных сочувствия глаз. — Возможно, ради того, чтобы вернуть Сати, тебе придется отказаться от нее.
— Что угодно! — с готовностью воскликнул тот. — Лишь бы она жила, была прежней!
— Она никогда не будет прежней.
— Но как же… — он не мог поверить, что нынешний миг последний, что все надежды бессмысленны и впереди ждет лишь пустота, которую не сможет оживить даже небожитель.
— Не бойся, еще не все потерянно. Даже навеки лишившись прошлого, она сможет обрести будущее, отыскать свою дорогу.
— И счастье? — это было все, чего Ри хотел. Остальное было не важно.
— Нет.
Это краткое слово пронзило душу молодого караванщика насквозь, отзываясь мучительной болью. "Нет… — мысленно повторил он, заставляя себя смириться с судьбой, но он не мог. — Нет! Должен же быть способ изменить… — Ри вскинул голову, взглянул на Сати. В его памяти, всколыхнувшись, вновь начали оживать события минувших дней. — Это я во всем виноват! Она ведь не хотела идти. Я уговорил ее, потащил за собой. Если бы она осталась… Если бы… Все было бы совсем иначе!" Чувство вины заставляло его с безумным упорством искать надежду — и для нее, и для себя.
— Шамаш, а если… если сделать так, чтобы она… чтобы мы оба забыли обо всем случившимся? — он с надеждой глядел на Того, чьи силы были безграничны, Кто был способен сотворить любое чудо, сколь невероятным бы оно ни казалось…
— Забытье не возвратит вас назад, ибо прежнего уже нет… Вы лишь потеряете себя — тех, кем вы стали.
— Ну и пусть! —
— Без настоящего нет и никогда уже не будет будущего.
— Подождите, подождите, — не выдержав, вмешался в их разговор Евсей. — Ри, вам и так было суждено очень многого лишиться. Неужели же вы откажитесь даже от того, что удалось сохранить? И ради чего…? Шамаш, — наконец решившись, он повернулся к богу солнца. — А что если провести их через обряд испытания? Сегодня, прямо сейчас? Это поможет им найти себя… Конечно, здесь — не лучшее для него место, — он оглядел подземелье. — Сперва нужно выбраться наверх…
— Им уже было дано испытание, — качнув головой, проговорила Нинти.
— И что же? — Евсей резко повернулся к богине. — Они прошли его? Если да, почему же тогда… — слова холодными льдинками застыли у него на губах, когда он встретился взглядом с печальными глазами небожительницы, в которых была жалость. — Но это не может быть правдой! — побледнев, прошептал он. — Вы послали им слишком тяжелое испытание, через которое никто бы не смог пройти!
— Такова была их судьба.
— Это жестоко!
— В мироздании все жестоко. Выслушай, караванщик, прежде чем осуждать меня и ненавидеть. Не я определяют судьбу. Мне не дано ее даже изменить, лишь знать и мириться с неизбежностью. Ты и представить себе не можешь, как мне больно. И эта боль… Она мучает меня уже тысячи лет и останется навечно. Вам, смертным, не понять, что это такое — страдание, память, тоска, которым не будет конца. Никогда, — она умолкла, качнула головой, глотая катившиеся слезы.
— Прости, госпожа, — опустив голову сказал Евсей. — Не гневайся. Я всего лишь маленький смертный.
— Ты человек, караванщик. Это куда больше, чем тебе кажется. Что же до меня… Я знаю свою вину, сужу и караю себя строже, чем кто бы то ни было, но ничего не могу изменить…
— Но как же им жить дальше! — Евсей оглянулся на подростков. Сати стояла, опустив голову, с безразличием глядя себе под ноги. Ри, внимательно прислушивавшийся к разговору, был бледен. На его лбу выступили капельки пота.
— Не думаю, что тебя это утешит, но, все же… Им не было суждено выжить. Они должны были умереть. Как и все в этом городе.
— Смерть — избавление…
— Не та, что ждала их. Я не хочу говорить об этом. Да и ни к чему, ведь этого не произошло. Просто поверь мне: все так.
— Но вот же они — живые, стоят перед тобой. Или это не жизнь?
— Шамаш изменил их судьбу.
— Значит, Шамаш может провести их через другое испытание, дать другую судьбу! — продолжал настаивать на своем Евсей с упрямством служителя, пытавшегося спасти умирающего, за чьей душой уже пришли посланцы госпожи Кигаль.
— Наверно… — в ее голосе зазвучала неуверенность, на лице отразилось сомнение и это оставляло смертным тень надежды. — Но прежний, составленный небожителями обряд тут не поможет, — поспешно добавила она, словно стремясь охладить пыл своего собеседника, чья душа вспыхнула так ярко, что, того и гляди, могла запалить полотно полумрака подземелья.