Город богов

Суренова Юлиана

— Да, — кивнул Шамаш, не спуская с собеседника пристального взгляда.

Атен опустил голову, сгорбился, словно на его плечи опустилась непосильная ноша.

— Но почему Ты говоришь об этом только сейчас! — его голос был исполнен ужасной усталости.

— Потому что раньше ты меня не слушал, — колдун замолчал на мгновение. Устало закрыв глаза, он набрал полную грудь воздуха, стремясь поскорее восстановить силы, растраченные на то, чтобы достучаться до караванщика, ослепленного солнцем придуманной им веры. Потом он продолжал: — Ты говорил, что хочешь знать все, отвергая неприемлемое для тебя неведение… Я тоже считаю, что

всегда должен быть кто-то, кому все известно. Поэтому выбираю человека, лучше всего способного понять то, о чем собираюсь рассказать, и делюсь с ним знаниями. Порою это единственный способ избежать возможной в грядущем беды.

— Мы находимся в этом городе лишь несколько часов, но я уже успел убедиться, что нет ноши тяжелее знаний… — пробормотал хозяин каравана.

— Это так. Сейчас ты тонешь в море слов и образов, пытаясь в них разобраться. Пройдет немало времени, прежде чем ты сможешь понять… Прости меня, но иначе нельзя. Ведь я не бессмертен.

— Что? — тот вскинулся. Его брови сошлись на переносице, глаза сощурились. — Почему Ты…

— Я не бог. А люди рано или поздно умирают. И, если что-то произойдет, я вряд ли смогу защитить не то что других, но даже себя при помощи этого, — он положил руку на рукоять меча.

— Ты господин своего слова, волен дать его и забрать обратно… Ты уже нарушил его, оберегая наши мысли, и…

— Я действую согласно своему закону, — проговорил колдун, с печалью взглянув на караванщика, не осуждая того, но и не прося прощения за сделанное.

— Если…

— Это не важно, — остановил его собеседник, болезненно поморщившись. — Сейчас мы должны подумать о другом.

— Но…

— Свитки Черных легенд.

— Раз они ТАК опасны, давай сожжем их! И все! — мысль о том, что он, желая защитить повелителя небес, на самом деле лишь подверг Его еще большей опасности, не позволяла ему думать ни о чем другом.

— Это не выход.

— Да, я понимаю, наверно, это один из тех случаев, когда яд и противоядие находятся в одном кувшине. Но ведь и Ты, и Евсей читали эти легенды. Вы запомнили…

Шамаш качнул головой:

— Ты не слушаешь меня.

— Прости! На меня сразу столько всего свалилось…

— Ты только что назвал еще одну причину, по которой хозяину этого города нельзя позволить прочесть ваши мысли, во всяком случае, мысли Евсея.

— Да, — с каждым мигом Атен все больше и больше мрачнел.

— Но речь не об этом. Свитки Черных легенд нельзя сжечь. Огонь не коснется их. Как и вода. И порвать их на части ты тоже не сможешь.

— Что? Почему? Это ведь всего лишь бумага! И Лигрен… Помнишь, он говорил, что когда его город начал замерзать, служители сожгли свои списки легенд… Или наши — особенные, заклятые?

— Да.

— Но зачем кому-то понадобилось накладывать заклятие на списки…

— Ты ошибаешься. Это не копии.

— Я не понимаю…

— Ты держал в руках оригинал. Ту самую первую рукопись, написанную летописцем, с которой потом были сделаны списки.

— Но это невозможно! Настоящая рукопись должна храниться в архиве Гештинанны! Или нет? — он с сомнением взглянул на Шамаша, который лишь качнул головой в ответ. — Что ж… Раз так… Конечно, мы не должны их уничтожать, мы не можем, не смеем так поступить… Шамаш, а заклятие, лежащее на них… Если его упрочить… Можно сделать так, чтобы рукописи стали невидимыми? Не навсегда, на то время, что мы в этом городе?

— Да.

— Тебе

придется прибегнуть к помощью силы… — караванщик недовольно качнул головой.

— Не мучай себя. Что бы там ни было, я все равно поступлю так, как считаю нужным, и ты не сможешь мне помешать, — он склонил голову на грудь. — Принеси рукописи…

— Сейчас… — Атену ничего не оставалось, как подчиниться. Он уже повернулся, направляясь к командной повозке, но задержался, замешкался, не в силах уйти, не задав еще один вопрос, пришедший ему на ум, однако медля, сомневаясь, стоит ли, ведь, казалось бы, все уже было обсуждено.

— Что еще тебя беспокоит? — Шамаш первым заговорил с ним, как часто случалось в подобных случаях.

— Этот город, — Атен поморщился, — может быть, нам не стоит в нем ничего покупать? Если все здесь пропитано духом смерти…

— Тогда вы нарушите свое же решение. А, принимая его, ты был во многом прав. Однако… Думай сам. Как бы ты ни поступил, это ничего не изменит.

— Но почему?!

— Чем строже охраняется тайна, тем больше страх, что о ней узнают. Страх заставляет видеть то, чего нет, предчувствовать возможное и верить в нереальное. А все это вынуждает совершать ошибки.

— Шамаш, я не понимаю… Ты говоришь, что я прав и в то же время ошибаюсь… Я хочу знать, в чем моя ошибка! Ведь было что-то, почему Ты не хотел давать нам слово! Если дело в той опасности, которая, — он не мог не вернуться к этой мысли, несшей в себе больше страха, чем все переживания минувшего дня. "Нергал — Его главный враг. А когда речь заходит о Губителе, возможно все самое ужасное… Мы не должны были… Боясь поссорить Шамаша с госпожой Кигаль, мы совсем забыли о Его врагах… Простым смертным не справиться с богом… И все же… Надо будет попросить Лиса и дозорных позаботится хотя бы о том, чтобы Ему не угрожали слуги Губителя. С ними-то мы сможем сражаться…"

— Я не смогу остаться в стороне, если кому-то из вас будет угрожать смерть. Мне не хотелось давать слово, зная, что я все равно буду вынужден его нарушить. Поверь, мне было нелегко сделать это…

— Спасибо за искренность… — Атен не знал, радоваться ему или огорчатся. У него в голове все перемешалось, так что он был не в силах ни в чем разобраться…

— Я всегда искренен. Торговец, в моих поступках нет ничего удивительного. Разве я не говорил, что ради спасения добрых людей готов переступить даже через закон?

— Да, — караванщик вздохнул. Ему было нечем возразить. Кто он такой, чтобы спорить с богом? Тем более что он все яснее и яснее видел, что путь, выложенный его благими пожеланиями, ведет прямо к Губителю.

— Не суди меня, но и себя не осуждай. Помни: ваше решение было правильным. Мы оба правы. Но только наполовину. Есть предел, грань, становящаяся заметной лишь когда к ней подступают вплотную. До этой грани принцип невмешательства спасителен, после — губителен.

— Шамаш, позволь попросить Тебя… Я знаю, что не имею на это право, и, все же, ради каравана, ради тех, кто любит и почитает Тебя… Чувства слепят мои глаза, сомнения, страх, предчувствие беды… Я боюсь не заметить этой черты. Прошу Тебя, когда мы подойдем к ней… Будет всего лишь один миг, один шаг… Не останется времени на разговоры, рассуждения и споры…Так вот, прими тогда решение. Не за нас, а ради нас, — его слова, глаза, мысли были полны мольбы и колдун, как бы ему того ни хотелось, не мог отказать.