Город Че
Шрифт:
На столе – чёрные следы. В сахарнице – слипшийся сахар, его приходилось ковырять ложкой.
Майор скосил глаза. У окна в синей рамке – снимок дочери. Ей уже исполнилось двенадцать. Но на фото по-прежнему было пять. Жена увезла девочку в Ялту. Дочка занималась парусным спортом.
Снег ложился на карниз за окном. Медленно поднималась снежная перинка.
Майор открыл форточку и глубоко вздохнул.
В прокуренную кухню полетели снежинки.
«Что же это, – думал он, едва справляясь с желанием произнести слова вслух, – так не бывает».
«Тук. Тук», – внезапно он представил,
Но вместо этого звякнул звонок. Майор вздрогнул.
Он взял со стола нож. Квадратности и припухлости, углы и порожки – свой маленький вольер он знал наизусть.
Глазок не был закрыт. В тёмном коридоре светилась точка.
Подземка
В конце семидесятых советские начальники думали, что население Череповца будет расти и расти. Они предполагали, что в 2020 году в городе будет миллион жителей. Возможно, даже больше. Всерьёз обсуждали строительство метро – так, на светлое будущее. Успели даже сделать подземный переход: «первая ласточка», – подумали жители воображаемого мегаполиса. Переход прокопали под улицей Мира у проходной литейно-механического завода. Каждый день туда и обратно тянулись караваны рабочих. Они тянулись и тянулись, но в подземку почему-то не шли – опасались. Особенно после того, как в городе начали изредка пропадать студентки. Люди перебегали «зебру».
Переход совсем зачах. В 2017 году на поверхности установили светофор, а подземку опечатали. Это была сырая кафельная шахта, пропахшая мочой. Сквозь щели в плитке просачивалась горячая техническая вода. Парило. Под ногами хрустели использованные шприцы и ампулы. Стены в мерзких капельках были исписаны ругательствами. Красное, синее, зелёное, кислотное. Шипы, брюхо собаки, заводские трубы и люди в противогазах, глазастая ладонь и деревья из человеческих волос – наскальные рисунки, видения подростков из 90-х.
Там Он и прятался. В темноте, лежа на выпотрошенном матрасе. Это был Он –чёрный, как чёрная дыра, бесформенный, как мешок, и в то же время чёткий, как карандаш. Он мог расти – то точка, то гора.
Много спал – что ещё делать? Исчезал, пока не проголодается. Охотился на крыс и тараканов. Но этого было мало, поэтому иногда (раз в год, может, в два) Он охотился на детей.
В логово добычу не притаскивал – сжирал в лесу, неподалёку от города, на востоке.
Иногда в переход, сквозь узкую щель пробивался лунный свет. Тогда Он ловил луч лапками и покачивался на своём матрасе, дёргал пружинку и слегка скулил –пел песню о своей охоте в сером, пыльном городе.
На поверхности редкие ночные прохожие ёжились и ускоряли шаг, когда нет-нет, даже не слышали – звук был слишком тихим – ощущали этот скорбный скулёж.
Думали, что им «кажется».
В воздухе парила глазастая ладонь. Он лежал, отвернувшись к стене. Вертел что-то. Этим чем-то ловил лунный луч. Мерцало, чуть звякало металлически. Он мусолил кусок вышки, ощущая приятный кровяной вкус, и снова прятал добычу в ямке на полу.
Чародей
Майор пытался веками поймать пустоту. На лестничной клетке никого не было. Он опустил
– Ты откуда здесь? – икнул майор. – Где твои родители? – он высунулся за двери и глянул вниз – не поднимается ли кто по лестнице. Но кругом было тихо.
– Здравствуйте, – прописклявил мальчик. – А почему вы не спите?
Майор оглаживал щетинистые щеки.
– Что?
– Все спят, а вы не спите. Что-то случилось?
– Нет. Мальчик, ты чего здесь ночью делаешь? Где твоя мама?
– Моя мама в болоте, – ребёнок не выговаривал «л» и «р».
– Где? – глаза майора полезли из орбит.
– В болоте.
Мужчина одернул грязную футболку. Он начал терять терпение и злиться – его спокойствия всегда хватало ненадолго.
– Ты шутить со мной будешь, пацан? Я тебя сейчас в полицию отвезу до выяснения. Понял? Говори, как с родителями связаться.
– Не надо с ними связываться, дядя, – мальчишка, казалось, улыбался ещё шире и радостнее. – Вам же хуже будет. Батя у меня злой.
– Ты поэтому и сбежал? Тебя дома бьют?
Ребенок тихонько засмеялся.
– Пойдем внутрь, – захрипел майор. Он завёл ребенка в квартиру, брезгливо стараясь до него не дотрагиваться. Всё это было похоже на то, как собака загоняет в стадо отбившуюся овцу.
Щёлкнул выключатель. Лампочка ярко вспыхнула и с легким хлопком погасла.
– Чёрт, – выругался майор. – Мальчик, проходи в кухню. Как тебя зовут?
– Вольдемар, – ребёнок на ходу расстегнул куртку, снял шапку и варежки.
– Ты вещи-то не раскидывай, – майор двумя пальцами поднял с пола шарф.
– Да, насрать, – отмахнулся малыш. – У тебя пожрать есть, майор?
Полицейский замер в коридоре.
– Ты это чего? – промямлил он, потом прочистил горло. – Охренел, что ли, малой? Краёв не видишь? Я тебя на ремни порежу, если будешь так со мной разговаривать!
– Чего? Чего? – раздалось пискляво с потолка.
Ребёнок ползал по стенам, как таракан.
– Что это? – майор перекрестился, хоть и был некрещёный.
В темноте коридора горели два жёлтых глаза.
– Страшно тебе, майор? – спросил мальчик. – Ты всё гадаешь, кто это башню попортил. А больше тебе ничего не интересно?
Мальчик прыгнул на пол и заверещал козой.
Полицейский полоснул воздух ножом.
– Чего удумал! – засмеялся ребенок. – На чародея с ножом!
Рука майора хрустнула. Нож звякнул о дальний угол.
– Не сметь мешать мне! – зашипел гость. – Не сметь!
– Кто ты? – стонал майор. Он плакал, держа на весу неестественно вывернутое запястье.
– Я хозяин изнанки, понял? Я делаю всё, что хочу. Я взрослый.
«20»
Если бы это был Кичменгский городок, то, без сомнения, в воздухе висел бы туман, но это был Череповец, поэтому люди принюхивались, люди не доверяли. И ощутив даже чуть-чуть заметную горечь, старались глубоко не дышать.