Город чудес
Шрифт:
Когда он выходит из уборной, Ивонна смотрит в окно на кабель.
— Будет грубо, если я скажу, что теряю веру в этот план?
— Да.
— Ладно. Тогда я утешусь тем, что буду очень громко об этом думать.
— Если вы на самом деле приступаете, — спрашивает Тати, сидя в углу, — мне надо уйти?
— Да, — говорит Сигруд. — Подберись как можно ближе к другому концу гондолы. Оставайся там, чего бы это ни стоило. Если понадобится, притворись, что спишь.
Тати колеблется, ее пальцы сжимают ручку двери.
— Тати? —
Она молчит.
— Чего же ты ждешь? — спрашивает Сигруд.
Она опускает глаза. Потом сжимает челюсти и тихо говорит:
— Ты научил меня стрелять.
— Я что?
— Ты научил меня стрелять. Ты научил меня этому, и…
— Этому?! — переспрашивает Сигруд. — Нет, что-то не припоминаю. О чем ты меня просишь, Тати?
— Я могу тебе помочь, — дерзко говорит она. — Ты знаешь, что могу. Я могу поддержать тебя, как тетушка.
Ивонна морщится.
— Тати, дорогая…
— Вы же знаете, что я могу! — перебивает девушка.
— Я научил тебя стрелять, да, — говорит Сигруд. — В некотором роде. Но еще я научил тебя, когда стрелять. Знать, когда следует избегать битвы, не менее важно, чем знать, как сражаться.
— Но я могу тебе помочь! — с отчаянием умоляет Тати. Она подходит ближе и смотрит ему в лицо. — Прошу тебя. Пожалуйста!
Он бесстрастно глядит на нее сверху вниз.
— Нет, Тати.
— Но это несправедливо!
— Несправедливо? Несправедливо, что ты не будешь рисковать убиться или покалечиться во время этого испытания?
— Эти… эти люди отняли у меня маму! — в ярости говорит она. — Я… я заслуживаю шанса!
— Заслуживаешь? — тихо переспрашивает Сигруд. — По-твоему, пролить их кровь — справедливый поступок? Беспристрастный? Все равно что долг вернуть?
Тати окидывает взглядом комнату, будто ищет нужные слова.
— Я… я…
— Я много раз слышал из твоих уст слова Шары, Татьяна Комайд, — говорит Сигруд. — Но эти — не ее. Шара Комайд не могла ни сказать, ни подумать такое.
Разозленная Тати умолкает. Потом переводит дух, сглатывает и говорит:
— Они это заслужили. Так и есть. Я жалею, что мама не посадила их в тюрьму… или не казнила! Вообрази, какой боли она могла бы избежать, пожертвовав всего лишь несколькими жизнями. — Она качает головой, а потом с яростью говорит: — Наверное, единственный способ по-настоящему начать с чистого листа — это смыть написанное кровью.
Потом она поворачивается и выходит из каюты, хлопнув дверью.
Сигруд подходит к дыре на месте туалета и смотрит на карманные часы.
— Прошло шестнадцать минут после предыдущей опорной башни. До следующей примерно четыре.
Ивонна прерывисто вздыхает.
— О мои боги. О боги мои…
Сигруд прячет часы. Он не хочет признаваться, что слова Тати привели его в замешательство. Излившаяся из девушки беспримесная ярость его
— Позволь мне пойти первым. Потом займешь позицию. У тебя есть одно преимущество: любая взрывчатка, которая может полететь в твою сторону, будет двигаться прямо вдоль кабеля из следующей за нами гондолы. Ничего со стороны. Нацель дробовик вдоль кабеля и стреляй во все, что увидишь. Если я упаду… — он морщится, зная, что у этого плана куда меньше шансов на выполнение. — Если я упаду, скажи команде, что увидела в следующей гондоле взрыв или что-то в этом духе. Они остановятся и разберутся… я надеюсь.
— А если я не смогу убедить их остановиться?..
— Тогда наши враги подорвут гондолу. И вы вместе со всеми остальными погибнете.
Она бледнеет.
— Не упади. Да, я хочу, чтобы ты выжил, — но, прошу тебя, только не упади.
Он забирается в дыру.
— Учту, — смотрит на нее. — Что бы ни случилось, кто-то должен добраться до Солдинского моста. Ты должна попасть туда и встретиться с Мальвиной. Она поможет тебе, Тати, — всем. Но кто-то должен туда попасть. Поняла?
— Поняла.
— Хорошо.
И он спрыгивает во тьму.
Сигруд сидит на корточках перед открытым люком. Трудно сказать, как быстро едет гондола: снег стирает любое чувство перспективы, а кабель движется так стремительно, что кажется, будто смотришь на поверхность бурной реки.
Он проверяет карманные часы. До следующей башни пара минут. Он приседает на краю — колени согнуты, руки раскинуты в стороны.
Гондола содрогается. Он чувствует, как она начинает подниматься.
Интересно, сколько у него будет времени? Как быстро они пройдут через опорную башню? За десять секунд? Быстрее?
Гондола поднимается. Скоро будет башня. Очень скоро, думает Сигруд, очень-очень скоро…
И вот он ее видит. Массивная стальная рама скользит под ним, и вдоль ее края виднеется чрезвычайно, немыслимо узкая платформа.
Сигруд колеблется. Потом прыгает наружу.
И в ту же секунду понимает, что колебался слишком долго.
Башня уже исчезла. Проскользнула мимо куда быстрее, чем он ожидал. Вокруг ничего, кроме кабеля внизу.
Он падает. Время, которое требуется на преодоление пяти футов до кабеля, растягивается, каждая секунда — тысячелетие.
«Кабель!»
Его правая рука взлетает и петлей захватывает массивный металлический кабель, словно шею противника в бою. Сильный удар, неуклюжий поворот — и дрейлинг рычит от боли, напрягая правое плечо. Кабель неистово трясется, а позади исчезает гондола, и Сигруд чувствует, как правая рука соскальзывает с верхней части кабеля, угрожая отправить его вниз. Дрейлинг сопротивляется, и ему наконец удается сцепить левую руку с правой, повиснув на обледенелом кабеле, который яростно вибрирует и гудит, пока удаляется аэротрамвай.