Город холодных руин
Шрифт:
о
с
т
и
и вдруг, провалившись сквозь грозовые тучи безумно яркой раскраски, оказался где-то еще.
Тепло? Окружающее обрело четкость, и он обнаружил, что стоит в своем старом виллджамурском доме – точнее, в спальне, загроможденной вещами, – только вокруг него все яркое, очень яркое. В окна лил молочный свет слишком желтого и как будто окруженного дымкой солнца, но, как только его глаза привыкли, мир вокруг стал более обыденным.
Раздался голос Беллис, правда, где он звучал – вдали или внутри его головы, – он так и не понял.
– Помни, это всего лишь контролируемое
– Что я должен делать? – спросил Джерид.
– Походи или сядь отдохни. Расслабься!
– Легко сказать.
Джерид растянулся на знакомых простынях, хрустящих от чистоты, потянул носом знакомый запах духов Марисы, откуда-то взялся бокал с виски. Приятно было воображать то, что он так любит.
– Удобно?
– Кажется, да.
– Сейчас кое-что произойдет, но помни, это только образ. Я буду его контролировать.
– Ладно…
Пространство искривилось, и возник образ. Джерид застыл. Вот он, на полу, у изножья кровати, в стеклянном ящике, – паук размером с его кулак. Знакомые ощущения немедленно овладели им: тяжесть, стеснение в груди, нет, не просто в груди, а прямо в сердце, точно на пороге смерти. У него перехватило дыхание. Он зажмурился.
– Смотри на него не отрываясь, ясно? Ничего он тебе не сделает, глупый Джерид. Он ведь заперт, и к тому же он ненастоящий. Это просто картинка.
– Знаю, но…
– Никаких «но»! Сосредоточься, если хочешь избавиться от страха.
Со вздохом открыв глаза, Джерид уставился на паука. Тот, хотя и не такой большой, казалось, тоже смотрел на него. Джерид почувствовал, как у него окаменел хвост, а сердце забилось где-то в горле.
Беллис давала ему указания издалека, Джерид нехотя повиновался. Иногда ее слова казались смазанными, словно он плохо слышал, однако теперь он уже понимал, что они возникают непосредственно у него в голове. Вот она скомандовала Джериду пройтись по комнате. Потом велела заглянуть в стеклянную коробку. Приложить ладонь к стеклянной стенке снаружи. Проделать еще целый ряд действий, которые казались бесконечными, неприятными, а то и глупыми. И каждый раз ее слова звучали прямо внутри его черепа. Раз или два в его памяти мелькнули обрывки детских воспоминаний: его мать, визжа от ужаса, стоит посреди кухни на стуле, по полу бежит большой мохнатый паук, а пьяный отец вваливается в кухню с книгой, чтобы прихлопнуть его.
Джерид сделал все, что ему было велено, и с удивлением обнаружил, что под конец уже не испытывал такого парализующего страха, как раньше. Конечно, было большим облегчением знать, что паук ненастоящий, что это лишь образ, запертый в нереальном мире. И все время, пока совершался этот ритуал, Беллис продолжала излагать ему свои теории о природе страха: событие случится и пройдет, забудется, едва он окажется в ином окружении, но ощущение не сотрется из памяти совсем, а сохранится на годы и, как только ситуация повторится, всплывет непрошеным. Джерид не знал, что об этом думать, как вдруг…
о
к
а
з
а
л
с
я
в том же самом кафе, за столиком, сжимая в ладонях стеклянную коробку. В ней, совсем близко от его лица, сидел паук, но паники, от которой, казалось, вот-вот остановится сердце, больше не было, и это потрясло его.
– Разум, – объявила она, – могучая штука. Страх – это просто одно из его состояний, но он способен заставлять людей вести себя очень странно.
Девушка со шваброй, проходя мимо их столика, вдруг завизжала:
– Уберите отсюда эту тварь! Слышите? Сию минуту, я что сказала?
И она стала так размахивать перед их носами шваброй, что им пришлось спешно вскочить со стульев. Беллис спрятала свой шар, и коробка с пауком тоже исчезла. Они выбежали из бистро на улицу.
– Теперь видишь, о чем я? – с усмешкой осведомилась Беллис, едва они очутились на безопасном расстоянии от девицы и ее швабры.
Джерид стоял под падающим снегом и громко смеялся.
Глава тридцать пятая
– Я не могу остаться, Малум. Прости. Независимо от того, сколько денег ты готов на меня потратить, я хочу уйти. – Беами стояла спиной к окну, в ореоле рассеянного солнечного света, у ее ног громоздились дорожные сумки. Выражение ее лица выдавало мучительную душевную боль.
Утренняя метель трясла раму снаружи, город уже в который раз окутывался белым саваном. То и дело мимо окна за ее спиной проходили люди, казавшиеся нереальными, куклами. Малум был полностью выключен из этого момента. Куда это годится – так начинать день: в доме аппетитно пахнет жареным беконом, а его жена взяла и все испортила этим своим «я ухожу».
– Отлично. – Малум бросил взгляд на стол, сжимая в руках маску, играя с ее лентами. Внутри он весь кипел.
– Прости. – Беами наклонилась, взяла с пола сумки и двинулась к двери в последний раз. – Я почти ничего не забрала. Здесь осталось много моих реликвий, они дорогие, но я мало что могу унести. Думаю, будет проще, если я заберу остальное, когда тебя не будет дома… Малум, мне правда очень жаль.
– Да пошла ты! – выдохнул он, не в силах посмотреть ей в лицо – в лицо женщины, которая осмелилась противиться его воле.
Беами тихо закрыла за собой парадную дверь, оставив его одного в полной тишине.
Вот так просто она ушла из его жизни.
Вскоре после ее ухода он снова надел маску, пытаясь сдержать обуревавшие его эмоции.
Когда можешь иметь все, что захочешь, неизбежно начинаешь хотеть того, что тебе недоступно.
Трилобит неуклюже заступил ему путь, и Малум наподдал ему ногой. Тварь взвизгнула, приземлившись в сугроб, но тут же выкарабкалась и засеменила прочь, в сторону доков, обшаривая антеннами воздух. Малум был настроен воинственно, и в его планы не входило обходить препятствия, живые или мертвые, а уж вонючих гигантских насекомых в особенности. Бо`льшую часть дня он провел в компании дорогих шлюх, пользовавшихся его протекцией. Он велел им остаться в корсетах и сапогах выше колена и так ласкать и целовать друг друга, а сам смотрел, ожидая, когда что-нибудь повернется у него внутри. Не повернулось. Позже он выместил свою злость на членах мелких банд, которые заняли у него много денег и не могли заплатить проценты. Убив двоих, он выпил их кровь, о чем потом горько сожалел в темноте и одиночестве своей спальни, колотя кулаком в стену.