Город и город
Шрифт:
Этот дух намёков и таинственности был прилипчив, каким бы циничным или равнодушным вы себя ни полагали. Когда мы вышли, я заметил, как Корви окинула взглядом обшарпанные фасады складов. Возможно, слегка задержавшись на магазине, который, как она должна была понимать, находился в Уль-Коме. Она чувствовала, что за ней наблюдают. Мы оба это чувствовали — и были правы — и суетились.
Когда мы отъехали, я повёз Корви — провокация, я признаю, хотя и направленная не против неё, но, в некотором роде, против Вселенной, — на обед в маленький бещельский Уль-Кома-город,
Эти несколько улиц — с названиями-полукровками: иллитанские существительные и бещельские суффиксы, Юлсайнстращ, Лилигистращ и так далее — были центром культурного мира для небольшой общины уль-комских эмигрантов, проживающих в Бещеле. Они приехали по разным причинам — из-за политических преследований, в поисках экономической выгоды (и как же патриархи, прошедшие через немалые тяготы эмиграции по этой причине, должны сейчас об этом сожалеть!), по прихоти, в поисках романтики. Большинство из них теперь второго и третьего поколения, в возрасте сорока и ниже, и говорят они по-иллитански у себя дома, но по-бещельски без акцента на улицах. Может быть, уль-комское влияние сказывается в их одежде. В разное время местные задиры и кто похуже швыряли им камни в окна и били их на улицах.
Именно сюда тоскующие уль-комские изгнанники приходят ради своей выпечки, своих леденцовых горошин, своего ладана. Ароматы в бещельском Уль-Кома-городе сбивают с толку. Инстинкт побуждает не-обонять их, думать о них как о занесённых через границу, столь же неуважительных, как дождь. «Дождь и дым живут в обоих городах», — гласит пословица. В Уль-Коме есть сходная, но одной из субстанций там выступает «туман». Иногда можно услышать это и о других погодных условиях — или даже о мусоре, сточных водах и, из уст храбрецов, о голубях или волках. Но ароматы эти пребывают в Бещеле.
Очень редко молодые улькомане, не знающие района своего города, с которым штрихован Уль-Кома-город, совершают ошибку, спрашивая направление у этнического улькоманина, живущего в Бещеле, принимая его за соотечественника. Такая ошибка быстро обнаруживается — наибольшую тревогу вызывает как раз демонстративное не-видение, — и Брешь, как правило, бывает милосердна.
— Босс, — сказала Корви.
Мы сидели в угловом кафе, Кон-уль-Кай, которое я часто посещал. Перед тем я выдал ей целое представление — поприветствовал хозяина, обратившись к нему по имени, как, несомненно, поступали и многие другие бещельские завсегдатаи. Вероятно, он меня презирал.
— Какого чёрта мы сюда припёрлись?
— Смелее, — сказал я. — Уль-комская еда. Не отказывайтесь. Вы же знаете, что она вам понравится.
Я предложил ей чечевицу с корицей, густой сладкий чай. Она отказалась.
— Мы здесь, — сказал я, — потому что я пытаюсь впитать эту атмосферу. Уловить дух Уль-Комы. Чёрт.
Вы сообразительны, Корви, я не говорю вам ничего такого, чего вы не знаете. Помогите мне вот с этим.
Я стал загибать пальцы.
—
Я выдержал паузу.
— Собиралась в Уль-Кому.
Я выругался, и Корви тоже.
— Она что-то исследует, — сказал я. — Потом уезжает.
— Мы так думаем.
— Да, мы так думаем. Потом вдруг снова оказывается здесь.
— Мёртвой.
— Мёртвой.
— Чёрт.
Корви наклонилась, взяла и стала задумчиво поглощать одно из моих пирожных, потом вдруг застыла с полным ртом. Долгое время никто из нас ничего не говорил.
— Так и есть, — сказала наконец Корви. — Это чёртова брешь, верно?
— … Похоже, что это могло быть брешью, думаю — да, думаю, так и было.
— Если не в ту сторону, то чтобы вернуться. Туда, где её и уделали. Или посмертно. Где её выбросили.
— Или что-то ещё, — сказал я. — Ещё что-то.
— Если только она не пересекла границу законным образом или не пробыла здесь всё это время. Лишь потому, что Дродин её не видел…
Я вспомнил о телефонном звонке. Сделал скептическое лицо: дескать, ну, может быть.
— Может, и так. Он казался очень уверенным. В любом случае это подозрительно.
— Ну…
— Хорошо. Значит, это брешь: договорились.
— Чушь это всё.
— Нет, послушайте, — сказал я. — Это означает, что она не будет нашей проблемой. Или, по крайней мере… если мы сможем убедить Комитет по надзору. Может быть, мне удастся это запустить.
Она нахмурилась.
— Чёрта с два, дождётесь от них. Я слышала, они получают…
— Нам придётся представить свои доказательства. Пока что косвенные, но, может, их будет достаточно, чтобы делу дали ход.
— Судя по тому, что я слышала, нет. — Она отвела взгляд, снова посмотрела на меня. — Вы уверены, что хотите этого, босс?
— Чёрт, да! Да, чёрт возьми. Послушайте. Я понял. Похвально, что вы хотите оставить это дело за собой, но послушайте. Если есть шанс, что мы правы… вы не можете расследовать брешь. Этой Бьеле-Фулане, убитой иностранке, нужен кто-то, кто бы о ней позаботился. — Выдерживая паузу, я заставил Корви посмотреть на меня. — Мы здесь не лучшие, Корви. Она заслуживает большего, чем в наших силах. Никто не сможет провести это расследование так, как Брешь. Господи, кому удавалось добиться, чтобы Брешь действовала от его имени? Вынюхивая убийцу?
— Не многим.
— То-то и оно. Значит, если удастся, надо передать это дело. Комитет знает, что каждый будет пытаться передать всё; вот почему нас заставляют прыгать через обручи.
Она посмотрела на меня с сомнением, а я продолжал:
— У нас нет доказательств, и мы не знаем подробностей, так что давайте постараемся за пару дней украсить верхушку вишенкой. Или докажем себе, что мы не правы. Взгляните на её досье, которым мы сейчас располагаем. В нём, чтоб его, данных хватает. Два-три года назад она исчезает из Бещеля, теперь её обнаруживают здесь мёртвой. Может, Дродин прав, она была в Уль-Коме. Открыто. Я хочу, чтобы вы поработали с телефоном, связались кое с кем и здесь и там. Сами видите, что мы имеем: иностранка, исследовательница и так далее. Выясните, кто она. Ничего не бойтесь, намекайте, что это касается Бреши.