Город и город

Мьевиль Чайна

— Едва ли.

— Значит, к этому склоняетесь. Понимаю, тогда не всё так грустно.

При таком раскладе заговор был бы менее значительным, чем некоторые другие маячившие возможности. Кому-то известно, какие надо искать фургоны. Кто-то покорпел над кучей видеозаписей. Что ещё? В этот студёный, но приятный день, когда холод смягчал уль-комские краски до уровня оттенков повседневности, видеть на каждом углу Оркини было трудно и представлялось нелепым.

— Давайте вернёмся, — сказал он. — Охотясь за этим чёртовым водителем фургона, мы ничего не добьёмся. Надеюсь, этим занимаются

ваши люди. У нас ничего нет, кроме описания фургона, а кто в Уль-Коме признается в том, что видел, хотя бы предположительно, бещельский фургон, неизвестно, имевший или не имевший разрешение там находиться? Итак, давайте вернёмся к исходной точке. Когда вы сдвинулись с места? Когда она перестала быть неизвестным трупом? С чего это началось?

Я смотрел на него. Внимательно смотрел на него и обдумывал порядок событий. У меня в номере лежали записи, сделанные со слов супругов Джири. Адрес её электронной почты и номер телефона имелись у меня в записной книжке. У них не было тела дочери, и они не могли вернуться, чтобы его забрать. Махалия Джири лежала в морозильной камере, ожидая. Меня, можно сказать.

— С телефонного звонка.

— Да? От стукача?

— … Вроде того. По его наводке я вышел на Дродина.

Я видел, что он помнит досье, а там это описано не так.

— Что такое вы… На кого?

— Что ж, в этом-то и дело. — Я взял долгую паузу. Наконец посмотрел на стол и стал чертить какие-то фигуры в пролитом чае. — Я не уверен, что… Звонок был отсюда.

— Из Уль-Комы?

Я кивнул.

— Что за чёрт? От кого?

— Не знаю.

— Почему он позвонил?

— Увидел наши плакаты. Да. Наши плакаты в Бещеле.

Дхатт наклонился ко мне.

— Чёрта лысого он увидел. Кто?

— Вы понимаете, что ставите меня…

— Конечно, понимаю. — Он был полон решимости, говорил быстро. — Конечно, понимаю, но выкладывайте, вы полицейский, не думаете же вы, что я стану вас подставлять? Между нами. Кто это был?

Это не мелочь. Если я соучастник бреши, теперь он становился соучастником соучастника. Не похоже, чтобы он нервничал по этому поводу.

— По-моему, это был кто-то из унифов. Знаете, унификационисты?

— Он так и сказал?

— Нет, но дело в том, что он говорил и как он это говорил. Во всяком случае, я знаю, что он совершенно этого не хотел, но именно это вывело меня на правильный путь… Что?

Дхатт откинулся на стуле. Он быстрее барабанил пальцами и не смотрел на меня.

— Чёрт, это кое-что. Не могу поверить, что вы не упомянули об этом раньше.

— Постойте, Дхатт…

— Хорошо, я вижу — вижу, что это даёт нам некоторое преимущество.

— Я понятия не имею, кто это был.

— Время у нас ещё есть, может, мы сумеем это представить и объяснить, что вы просто немного опоздали…

— Что представить? У нас ничего нет.

— У нас есть некий мерзавец-униф, который кое-что знает, вот что у нас есть. Пойдём.

Он стоял, позвякивая ключами от машины.

— Куда?

— Расследовать, чёрт возьми!

— Само, чёрт возьми, собой, — сказал Дхатт.

Включив сирену, он нёсся по

улицам Уль-Комы.

Поворачивал, выкрикивая оскорбления в адрес разбегавшихся уль-комских прохожих, без слов огибая бещельских пешеходов и автомобили, с бесстрастной тревогой проскакивая мимо иностранных машин с чрезвычайными правами. Если бы мы столкнулись с одной из них, случилась бы бюрократическая катастрофа. Брешь сейчас была совсем некстати.

— Яри, это Дхатт, — прокричал он в мобильник. — Есть какие-нибудь сведения о том, где в данный момент унифы? Отлично, спасибо.

Он захлопнул телефон.

— Похоже, по крайней мере, некоторые. Я, конечно, знал, что вы говорили с бещельскими унифами. Читал отчёт. Но какой же я дурень! — Он постучал себя по лбу основанием ладони. — Не пришло в голову пойти и поговорить с нашими доморощенными козликами. Хотя, конечно, эти мерзавцы, мерзавцы, что хуже любых других — а у нас есть своя доля мерзавцев, Тьяд, — все друг с другом общаются. Я знаю, где они тусуются.

— Это туда мы едем?

— Ненавижу этих сволочей. Надеюсь… Разумеется, в своё время я встречал отличных бещельцев. Ничего не имею против вашего города и надеюсь когда-нибудь туда съездить, и это здорово, что теперь мы так хорошо ладим, знаете ли, лучше, чем раньше, — какой смысл был во всём этом дерьме? Но я улькоманин, и чтоб я провалился, если захочу быть кем-то иным. Вы можете себе представить объединение?

Он рассмеялся.

— Чёртова катастрофа! В единстве сила, моя уль-комская задница. Знаю, говорят, что животные от скрещивания становятся сильнее, но что, если мы унаследуем, чёрт возьми, уль-комское чувство времени и бещельский оптимизм?

Он меня рассмешил. Мы проехали между древними, крапчатыми от возраста придорожными каменными столбами. Я узнал их по фотографиям, слишком поздно вспомнив, что должен был видеть только один, на восточной стороне дороги, — он стоял в Уль-Коме, а другой в Бещеле. Во всяком случае, так считало большинство: они были для городов одним из спорных местоположений. Бещельские здания, которые мне не удавалось полностью не-видеть, были, я заметил, степенны и аккуратны, но в Уль-Коме это район упадка. Мы проехали мимо каналов, и несколько секунд я не мог понять, в каком городе они находятся, и не в обоих ли сразу. У заросшего сорняками двора, где из-под давно неподвижного «Ситроена» торчала крапива, словно держа его на воздушной подушке, Дхатт резко затормозил и вышел даже прежде, чем я расстегнул свой ремень безопасности.

— Было время, — сказал Дхатт, — когда мы просто заперли бы всех этих негодяев.

Он направлялся к ветхой двери.

В Уль-Коме нет легальных унификационистов. И нет в Уль-Коме легальных социалистических, фашистских и религиозных партий. Со времени Серебряного Обновления под руководством генерала Ильзы, произошедшего почти столетие назад, в Уль-Коме существует только Народная национальная партия. Во многих старинных учреждениях и офисах по-прежнему вывешены портреты Я Ильзы, часто над «братьями Ильзы» Ататюрком и Тито. Как правило, между этими двумя в старых офисах всегда имелся выцветший прямоугольник, откуда когда-то сиял лик бывшего брата Мао.