Город клинков
Шрифт:
– Умный ход.
– Конечно, дело еще в том, что она приходила и раз за разом все это покупала. И каждый раз в больших, знаете ли, количествах.
Мулагеш делает пометку в бумагах.
– Вы, конечно, не в курсе, – говорит она, – зачем бы ей все это понадобилось.
Человечек с преувеличенной растерянностью чешет за ухом:
– Ну… я когда-то знал, конечно, но что-то подзабыл…
Мулагеш кладет на стол еще одну банкноту в двадцать дрекелей.
Человечек мгновенно хватает ее.
– Я вот почему все это больше не продаю? А потому,
– Понятно, – говорит Мулагеш.
– Да. Это весьма популярные реагенты для совершения самых простых чудес. Вот только лягушачьи яйца – они совсем другое дело, они надобны для вещей посильнее и помогущественнее. Все купленные ею ингредиенты соотносятся с вуртьястанцами: розмарин и сосновые иглы – для вечной молодости, сушеные черви – для восстановления сил, могильная земля и костяной порошок – это символ их смертности, а лягушачьи яйца – для превращений. И все они так или иначе связаны с порогом, отделяющим жизнь от смерти.
– Царством Вуртьи, – говорит Мулагеш.
– Э-э-э… да. – Человечку явно не по себе, он не привык открыто обсуждать божественное.
– А для какого конкретно чуда нужны все эти ингредиенты, не знаете?
– Вот этого – нет, не знаю. Все эти вещи были запрещены с введением Светских Установлений. Они забрали все книги и куда-то их спрятали. Я знаю лишь самые общие вещи, их особо не запрещали.
– А вы знаете кого-либо, кто в курсе, какое чудо можно совершить с помощью этих штук?
– Ну… – Он задумчиво потирает подбородок. – Комайд как корону надела, она ж все эти Светские Установления поотменяла… Но до нас, простого люда, все это еще не дошло. А вот горцы – те могут кое-что знать.
– В смысле горные племена?
– Они самые. Они у нас традиционалисты, да-с. Таких вещей они не забывают. Вот только с ними так просто чайку не попьешь, да-с.
Еще галочка в бумагах.
– А что у вас есть из сонных снадобий?
– О… это все зависит от того, какой сон вам потребен! Вам трудно засыпать? Или просыпаетесь часто?
– Просыпаюсь, – отвечает Мулагеш, потирая левую руку.
– Так какого рода сон вам нужен, мэм? Легкий? Со снами? Или глубокий?
– Глубокий, – моментально отвечает она. – И хорошо бы без снов.
Он смотрит, и глаза его странно поблескивают – возможно, малый не врал насчет дранглы…
– Вам нужно это для сна? – тихо спрашивает он. – Или чтобы сны не приходили?
Она меряет его тяжелым взглядом:
– Последнее.
Он осматривает полки, потом берет стеклянную баночку с крохотными бурыми кругляшами.
– Шляпки грибов-медяшек, – говорит он, – обладают сильным снотворным эффектом. От них вы точно уснете, мэм. Если заварить – эффект усилится.
Он осторожно пересыпает их в жестяную баночку и крепко завинчивает крышку.
– Их еще используют, чтобы усыпить лошадей перед операцией. Я это к чему, мэм. Не злоупотребляйте и много их не принимайте. Половинку шляпки под язык сразу перед
– Я буду иметь это в виду.
Она берет баночку, снимает крышку и смотрит внутрь. Шляпки грибов выглядят как неровные бурые жемчужинки.
– Побочные эффекты есть?
– Да, по кошельку больно бьет, – говорит он. – Тридцать дрекелей, пожалуйста.
Мулагеш недовольно ворчит – за тридцать дрекелей можно со стейком в ресторане поужинать, – но потом все равно раскошеливается: сон ей нужнее, чем деньги.
Вернувшись в свою комнату в штаб-квартире ЮДК, Мулагеш принимается массировать руку, потом вытаскивает «карусель» из кобуры и кладет ее на прикроватную тумбочку. Затем садится на край постели. Турин совершенно одна в этой роскошной комнате – только ветер за окном воет, да море неустанно бьет о берег.
В голове крутятся картины того, что она видела на ферме: изуродованные до неузнаваемости тела, темный столб дыма, кольцами разворачивающийся над кромкой леса, лежащий в гуще клевера мертвец.
А что в этом такого? Да, воспоминания не из приятных, она встревожена – ну так любой чувствовал бы себя так же на ее месте. Она буквально только что приехала с места преступления, и какого: жуткое массовое убийство, надругательство над телами жертв… Вот от этого-то сердце и колотится как бешеное. И дело вовсе не в том, что такого она уже когда-то навидалась…
Порывшись в карманах плаща, она извлекает жестяную баночку с медяшками и вынимает одну крошечную темную шляпку. Ножом, повидавшим много сражений, разрезает пополам и внимательно разглядывает маленькое сморщенное полукружие на указательном пальце. Секунду посомневавшись, кладет его в рот под язык – кстати, вкус у него как у дерева и шерсти – и ложится в постель.
Грибочек действует моментально. Голова кружится, перед глазами все расплывается, словно туда воды налили, и тело становится очень-очень тяжелым. Словно кости разом налились такой тяжестью, что вот-вот прорвут кожу и плоть и провалятся через кровать сразу на пол.
Как там говорит Бисвал: это помогает мне справиться с чувством, что я всего лишь въедливый старик, чье прошлое все больше и больше расплывается в памяти…
Веки тяжелеют. Да, медяшки прогоняют сны, но от воспоминаний не спасают: перед глазами мелькают события прошлого, и их так много…
Если вы заговорите о Желтом походе в Сайпуре, скорее всего, люди отреагируют по-разному, но точно не в положительном ключе. Кто-то закатит глаза – мол, сколько можно нести эту чушь, помилосердствуйте, – кто-то насмешливо хихикнет. А от наиболее патриотично настроенных граждан можно схлопотать что-то посерьезнее: либо в шею вытолкают, либо по морде дадут.