Город, который боролся
Шрифт:
— О, я понимаю, почему он пошел по этому пути, — сказала Чанна, в ожесточении молотя кулаком подушку. — И дело не в том, что он глуп. Он умен и замечает многие вещи, но это только еще больше раздражает. Можно игнорировать то, что делает тупица. Более того, теперь он неожиданно живет рядом со мной. Я даже немного удивилась, что он не попросил показать все остальные комнаты, чтобы выбрать ту, которую он предпочтет. — Ее лицо неожиданно вспыхнуло.
Симеон это заметил. В конце концов, и он тоже умел видеть в темноте.
— И он наехал на тебя, как колониальный корабль, на котором он летел, на
— Именно это он и сделал, — пробормотала она себе под нос. — Мне нравятся привлекательные женщины, — сказала Чанна, имитируя акцент Амоса. — А как ты полагаешь, что он делает, когда общается с непривлекательной женщиной? Приносит мешок, чтобы надеть ей на голову? Ненавижу таких мужчин! — В подтверждение своих слов она забарабанила по кровати обоими кулаками.
— А я думал, ты тоже считаешь его привлекательным, — сказал Симеон спокойно.
— Так оно и есть, — раздраженно подтвердила Чанна. — И это нервирует больше всего.
— Тут я, должно быть, чего-то не понимаю. Как можно хотеть того, кого ты не выносишь?
— Не знаю, — мрачно ответила она.
— Опять феромоны? — насмешливо спросил Симеон.
— Возможно. Такое бывает. — Она вздохнула.
«Таинственные феромоны сказались вновь, — подумал он. — Временами я просто счастлив, что я капсульник. По крайней мере, я сам могу регулировать уровень собственных гормонов». Одна мысль о том, что твои чувства самым непредсказуемым образом зависят от биохимических процессов, страшно действовала на нервы.
— Ты хочешь сказать, — осторожно спросил он, — это случалось с тобой и прежде?
Раздраженный взгляд упал на его лицо.
— Не только со мной. Это случалось со многими.
Он чутко и терпеливо ждал.
С покорным вздохом она продолжала:
— Он был профессором мировой экономики! Я совершенно не испытывала к нему никаких чувств. А самым нелепым было то, что он никогда мне не нравился. Совсем наоборот. Он был внешне привлекателен, но язвителен, ленив и ничтожен — тьфу! Он никогда не был близок со мной, но меня страшно задевало, когда он проделывал это с другими студентками. Как-то раз, сидя в аудитории, я посмотрела на него и сказала самой себе: «Я его люблю». — Чанна широко раскрыла глаза, вытянула вперед руки, словно обнимая кого-то, а потом они безвольно упали на кровать. — Гм.
— Значит… ты влюблена… в Симеона-Амоса.
— Нет! Нет, конечно! Я сказала, что была влюблена в своего профессора, а не в Симеона-Амоса. Это две разные вещи. — Она рассмеялась. — Теперь я стала взрослее и более рассудительной, Просто-Симеон.
— Пока ты не впала в меланхолию, любимая.
Она фыркнула.
— Нет, совсем не впала.
— Естественно, вы с Симеоном-Амосом должны со временем привыкнуть друг к другу, — серьезно сказал Симеон, — и он действительно хочет помочь нам. И ему придется все время быть очень занятым, чтобы суметь сделать это. Это заставит забыть о любых симпатиях, которые могли у вас возникнуть. Постарайся быть к нему снисходительнее, Чанна, он лишь жертва отсталой цивилизации. Кроме того, всем нам угрожает смертельная опасность.
— М-м-м. Восприняв это на уровне подсознания, он лишь станет проявлять ко мне больший интерес.
— Я бы не стал рассчитывать на это, детка.
— Должно быть, я становлюсь мягкотелой, — заметила она. — Позволяю называть себя «любимой», «деткой» и безнаказанно спустила тебе с рук то, что ты назвал меня «куколкой», так?
— О да. Я рассчитываю сделать удачный ход. Может быть, тебе понравлюсь я?
— А вот я бы не стала держать на это пари, — ответила она с усмешкой. — Спокойной ночи, Симеон.
— Доброй ночи, Чанна.
— О Боже, только не еще одно собрание, — пробормотала Чанна, не выпуская электронного карандаша, зажатого в зубах.
Одной рукой она держала карманный компьютер, который внимательно изучала, другой — чашку кофе. Горячего, как адское пламя, черного, как смерть, сладкого, как любовь, с лошадиной дозой кофеина, чтобы прийти в себя после краткого неполноценного сна. За более эффективным средством ей придется идти к доктору Чаундре.
— Зачем нужны эти собрания? — продолжала она, разговаривая сама с собой, пока ковыляла к лифту в дальнем конце коридора. — Почему я не могу просто разослать всем сообщения?
— Доброе утро, душечка, — раздался голос Пэтси.
Чанна настолько разозлилась от присутствия в лифте двух посторонних людей, что едва не вылила горячий кофе себе на руку. Гас поддержал ее под локоть.
— Зачем нужны эти собрания? — повторил Гас. — Потому что мы имеем дело со штатскими. Они никогда не подвергались вооруженной угрозе. Им надо повторять это известие вновь и вновь, чтобы угроза стала для них реальной.
Лифт зашипел перед тем, как остановиться.
— К счастью, мне не надо ничего повторять дважды, поэтому я сразу займусь своей работой, — сказал он. — Еще увидимся, милые дамы.
Чанна краем глаза взглянула на Пэтси. Та опиралась спиной на воздушные подушки в углу лифта с закрытыми глазами и мечтательной улыбкой.
— Пэтси?
Один глаз без особой охоты открылся, и довольная улыбка осветила ее лицо, в то время как она томно потянулась.
— Ты выглядишь почти такой же усталой, как и я. Ты тоже мало спала?
Глаза Пэтси расширились, и она театрально заморгала.
— Не слишком много, — довольно ответила она. — Если ты употребляешь слово «спать», чтобы назвать это более пристойно.
— И с кем? С Гасом?
— Con mucho Gusto! [27] — хихикнула Пэтси. — Я читала об этом феномене. В трудные времена людей просто тянет друг к другу, понимаешь? Спроси об этом у Симеона. Уж он-то тебе расскажет.
— Я предпочитаю не обсуждать с Симеоном личные вопросы. Как я подозреваю, такие вещи ему не интересны. Кроме того, я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду.
27
Con mucho Gusto! — игра слов. На испанском языке «Con mucho Gusto!» означает — «С огромным удовольствием!», на английском — «С большим Гасом!».