Город, который сошел с ума (сборник)
Шрифт:
– Федь! – Вспомнил Василий. – Ты собаку свою говорящую покажешь или для цирка бережёшь.
Фёдор засмеялся:
– Мне только цирка не хватало! Пошли покажу. Заодно и покурим.
Говорящий пёс втретил мужиков как и положено:
– Сатрапы! Душегубы! В ООН на вас писать мало. В комиссию по правам человека!
Мужики задумчиво курили, разглядывая чудное животное. Потом Петрович подвёл итог:
– А он, Федя, у тебя правозащитник оказывается. Куда тому Киселёву.
– Волки позорные! – Надрывался тем временем кобелёк. А потом
– А по тундре, по широкой дороге, где мчится поезд…
Петрович померковал ещё маленько, а потом порадовал Фёдора:
– А ведь этот… Он твою сучку, Федя, трахнет. Это уж ты не сомневайся. Ишь какой настырный!
– Федя! Мужики! Да куда вы запропали? Послышался голос Нины. – А ну-ка – в дом.
– Пошли, мужики. – Сказал Фёдор. – Пошли. А с этим сучонком я сам разберусь. Только не лезьте я вас прошу. Только не встревайте. Дело тут семейное.
Нина ждала бригаду на крыльце:
– Вобщем так, мужики. Никуда я вас пьяных в ночь не отпущу. Ложитесь здесь. Жёнок я ваших уже обзвонила. А завтра проспитесь и на работу.
– Это резонно. – Одобрил Петрович. – Пошли. Ещё по рюмочке и в люльку.
Из дому выскочил Фёдор с двухстволкой в руках:
– Только не встревайте, братцы. Вы только не лезьте.
И побежал в огород.
– Пошли, мужики! – Скомандовал Петрович. – Дело тут… Сами понимаете.
Ладно. Пошли, выпили по рюмке для сна. Потрепались о том, о сём. Укладываться начали. А Фёдора всё не было. Потом уже, когда Серёга захрапел с присвистом, грохнуло два раза.
Когда Фёдор проснулся, бригада уже сидела за столом. Пили чай. Молчали. Фёдор быстренько ополоснулся. А когда оделся мужики были уже на выходе и в очередь благодарили Нину за стол.
Утро туманилось и бодрило прохладцей. Фёдор выбежал из дому и увидел, что бригада стоит возле собачьей будки. Там суетилась Рэга и, точно так же, как и позавчера, стоял кобелёк, порыкивая на мужиков сквозь верхнюю губу.
Петрович спросил:
– Федя! Он у тебя что? Бессмертный что ли? Я же сам слышал вчера, как ты его пульнул.
– Не смог я, братцы… – Повинился Фёдор. – Не смог да и всё. Стоял, стоял… Прицелюсь в гада, а курок нажать не могу.
– А что так, Фёдя? – Улыбнулся Василий.
– Знаешь, Вась! Я ведь к своей тоже за пятнадцать километров бегал. И меня били, и я бил… Я стоял, стоял… Много чего вспомнил. А потом отвязал этого… Да в воздух пальнул. – Сказал Фёдор негромко а потом спохватился:
– Вы, мужики, идите. Автобус скоро. А я догоню. Я быстро…
Фёдор вернулся в дом и подошёл к Нине:
– Ты, Нина, вот что… Ты это… Сапожки Клавкины возьми. Деньги сама знаешь где.
– А как же, Федя?..
– Проживём, мать, как-нибудь. А босой в зиму – это не дело.
И Фёдор потрусил вдогонку бригаде. И перешёл на шаг, когда уже слышен был смех:
– Ну, Колька! Вот удружил, так удружил! Собака заговорила!
И, главно, что похмелья никакого!..
Чайная
Вместе с Петраковым из вагона вышли ещё человек десять. Вообще-то, вместе со штатскими вышло больше. Кто их там считал сколько? Но демобилизованных было человек десять. Они, не сговариваясь, сбились в кучку возле досчатой будки с надписью «Кипяток», поставили вещмешки у ног и стали крутить самокрутки. Не то, чтобы очень уж очень хотелось курить, а просто для того, чтобы осмотреться. Среди одинаковой линялости гимнастёрок и пилоток выделялся одноногий старший сержант на костылях.
– Ехал я из Берлина, – бойко пел репродуктор. Вокзал стоял в лесах и был подведён уже под крышу. Пленный немец с лопатой лениво переругивался с конвоиром.
– Ну, едрить! – задумался старшина Ермаков и прикурил, – где ж тут теперь комендатуру найти?
– А чё её искать? – хмыкнул Серёгин, – Она, вон, сама нас нашла.
И точно. Из-за будки не торопясь вышел патруль. Лейтенант и двое бойцов.
Солдаты дружно бросили курить и подтянулись.
– Товарищи! – двинул речугу лейтенант, когда патруль подошёл поближе. – Для проверки документов прошу пройти за мной. Там же транзитники смогут переночевать.
– Всемерное проявление заботы о демобилизованных воинах, значит. – Подвёл итог Серёгин и снова иронически хмыкнул.
– Приказ по комендатуре, – сказал лейтенант и улыбнулся. – Чтоб не болтались, где попало. А то собирай вас потом пьяных.
Лейтенант, похоже, выпустился совсем недавно, пороху не нюхал и радовался жизни вовсю.
Демобилизованные неорганизованной группкой двинулись вслед за лейтенантом в сторону двух вагончиков, стоящих неподалёку. На окне одного из вагончиков была надпись от руки: «Военная комендатура «. На ступеньках другого сидели два молоденьких солдата и играли в карты. Рядом с ними к вагону были прислонены две метлы.
– А ну, отставить азартные игры! – Крикнул им лейтенант. Потом по-девичьи покраснел и матерно выругался.
– Внимание! Слушай мою команду! – Закричал старшина из комендатских. – В Шеренгу по – одному становись!
Не сразу, но все же, из неорганизованной группы образовалась шеренга.
– Равняйсь! Смирно! – продолжал надрываться старшина. – Товарищ лейтенант! Группа мобилизованных к досмотру готова.
– Ну, мать их так, этих тыловых! – удивился Серёгин. – И тут от них спасу нет.
– Вам что-то не нравится, рядовой? – обиделся лейтенант. – А ну, предъявите документы. Посмотрим, где такие шутники водятся.
Серёгин поставил у ног ёмкий чемодан жёлтой кожи, достал из нагрудного кармана гимнастёрки пакетик, завёрнутый в белую тряпицу, аккуратно развернул эту тряпицу и протянул офицеру солдатскую книжку.
– Понятно… – протянул лейтенант сквозь зубы, листая страницы. – Два штрафбата в Вашей биографии, боец. Это за что, интересно?
– Этапы большого пути, командир, – улыбнулся Серёгин металлом зубов.