Город мелодичных колокольчиков
Шрифт:
Варам тревожно взглянул на Саакадзе: «Похож. Таким князь описал. Только почему здесь кальяном забавляется, в не врагов мечом угощает? Такое Моурави никогда не делал! Неужели хвостатый пошутить решил, и никаких „барсов“ здесь нет, и ничего я не вижу?» Вдруг Варам пощупал зеленую куладжу Саакадзе, потом серые шарвари Матарса, коричневые цаги Ростома и ухватился за пояс Папуна.
Гиви точно взорвало.
— Ты почему щупаешь нас? Почему дом рассматривал, когда я тебя поймал?
— Когда поймал? Разве я от тебя бежал? А если видом дом глаза веселил, то не всем: воротами только.
— А далеко, Варам, твой дом? — быстро спросил Элизбар.
— Почему далеко? На земле везде близко.
— А может, не на земле живешь?
— Больше негде, батоно. Бог на небо живых не берет.
— Непременно к богу надо? Может, у черта веселее, если мехи раздувал.
— Э, батоно… Имени не знаю…
— Зови — Папуна!
— Хорошее имя Папуна! Будто огонь кто-то буркой накрыл. А только, батоно, с чертом тоже осторожным надо быть.
— Почему? — Автандил покосился на Дареджан, она незаметно крестилась.
— Любит с людьми шутить. — И снова подумал: «Как можно доверять? Проверить надо». — И еще — далеко живут, не достанешь. Когда бог с неба бросал, на самое дно упали, только некоторые за деревья зацепились. — Варам пристально вгляделся в Димитрия и медленно продолжал: — В лес упали — зелеными стали; некоторые в болото упали — серыми стали; у некоторых носы вытянулись; некоторые коричневый цвет любят… Только характер общий имеют — любят с людьми шутить.
— Э, Варам, вижу — ты ничего не знаешь: те, которые за деревья или за воду зацепились, в людей превращены, рядом с тобою живут.
— Как можно рядом, ведь бог хвосты и копыта им дал, чтобы соседи разницу видели.
— Ты сам говорил, что любят с людьми шутить. Вот упрятали хвосты в серые шарвари, а копыта в коричневых цагах держат. А настоящих людей на самом дне в ил втоптали, там и живут.
— Шутишь, батоно Папуна, если бы я чертом был, первым бы делом князей… — Старик осекся и подозрительно оглядел всех: «Неужели правда, к чертям я попал? Проверить надо». И торжественно произнес: — Бог каждому свое место определил…
«Барсы», разгадав мысли старика, совсем повеселели.
— Вот ты, старик, сейчас князей вспомнил. Знай, все князья черти, потому народ душат. Или твой князь добрый?
— Ты лучше другое, батоно Папуна, скажи. Если на земле только черти живут, тогда почему скучаем?
Автандил от удовольствия даже хлопнул ладонью по колену. «Барсы» уже не скрывали своего расположения к пришельцу. Саакадзе все пристальнее вглядывался в старика, за шутливым разговором, очевидно, таящего нечто важное.
— Скучаем, барам по своей вине. Каждый хочет для себя все без остатка забрать, а сосед пусть хоть голый ходит.
— Не то, батоно, говоришь, — Варам пристально оглядел Саакадзе. — Все знают — Георгий Саакадзе большой человек, о народе думает; а по-твоему, он главный черт?
— Э, Варам, конечно черт, потому и дерется то тут, то там, то за то, то за это.
— Напрасно, батоно, такое говоришь. Если черт, почему за народ с князьями дерется?
— А ты как думаешь — почему?
— Я хорошо знаю — почему; жаль, многие грузины не знают.
— Э-э,
— А почему, Варам, — насмешливо спросил Саакадзе, — у тебя одна нога толще другой?
— Откуда? — старик слегка растерялся, но быстро заговорил: — Больная нога, упал на острый камень, а время ехать.
Моя Кетеван мазь из травы приготовила… залах тяжелый, пять платков вокруг замотал. Такое было: подъехал мой конь к караван-сараю, почти у ворот Эрзурума. Я радуюсь — хорошо отдохну. Только заметил, может, турок, может, курд на меня уставился, потом ближе подсел; я притворился, что не замечаю. Давлюсь чорбой, потом кебаб глотаю. Такая богатая еда раздразнила курда или турка, ближе двигается, мой хурджини тоже без внимания не оставил. Тогда я на дальнюю тахту пересел, он тоже. Тогда я шарвари закатал и один платок развязал, он сидит; тогда я другой платок развязал, — он поморщился и немного отполз; тогда я третий платок развязал, он охнул, вскочил и убежал.
— А пятый не развязал? — под смех друзей спросил Саакадзе. — Хочешь, мой лекарь твою ногу вылечит?
— Нет, батоно, почти зажила.
— Почему же ты, полтора черта тебе под седло, с больной ногой так далеко поехал?
— Почему, батоно, думаешь, что далеко?
— Потому что ты грузин; выходит, живешь…
— Э, батоно, не все грузины живут в Картли, вот ты тоже грузин.
— Это дело другое, — усмехнулся Саакадзе. — Ты раньше скажи, кто ты?
— А ты кто? — старик испытующе смотрел на Саакадзе. «Почти знаю кто, все же проверить надо, дело большое». — Батоно, может, скажешь?
— Может, к ноге полтора хвоста привязал, а в цагах копыта держишь? — не унимался Димитрий. — Недаром вот за азнауром следил.
— Если такое думаешь, очень хорошо! А что за азнауром следил, тоже правда, он все думы мои спутал… Так сначала хотел: встречу грузина, спрошу, что надо. Два дня по базарам ходил, по улицам тоже, не встретил. Вдруг вижу куладжу! Обрадовался! Только я хотел подойти, а он в мечеть! Неужели, удивляюсь, черт пошутить решил, как тогда с дедом моего отца? Что ж, подожду, пока выйдет. А азнаур вышел и в другую мечеть вошел. Я за ним. А он в третью мечеть. Тут я смех бросил: как за грузина принял, если половину дня он по мечетям шныряет. А почему куладжу носит? Может, лазутчик? На другой день он прямо к первой мечети подошел, а я сбоку. Думаю, отсюда аллаха просьбами отягощает. Смотрю, во вторую мечеть он не пошел, иду за ним, он к твоему дому, батоно, подошел. А разве твой дом — мечеть? Он вчера подошел, а я сегодня. И тут азнаур меня же за меня принял.
— А с дедом твоего отца черт так же пошутил?
— Нет, батоно, тот не в аду был, потому про рай рассказывал, а пока дед моего отца уши развесил, черт всю муку на дорогу из его мешка выпустил.
— Так это ты ностевским дружинникам про рай рассказывал?
— Почему так думаешь, что я?
— Наверно знаю.
— И я наверно! — выкрикнул Элизбар. — Как сразу не узнал?
— Зачем должен узнать, если я первый раз тебя вижу?
— А я, Варам, там в засаде был и собачьим лаем тебя до Тбилиси провожал.