Город может спать спокойно (сборник)
Шрифт:
НЕПОДАЛЕКУ ОТ «НЕПРИСТУПНОГО»
Майор Огинский и лейтенант Азаров вот уже второе утро ведут наблюдение за железнодорожным мостом через реку Бурную. Замаскировавшись в густых кустах на опушке леса в трех километрах от моста, они подолгу смотрят в бинокли, внимательно изучают каждый метр местности.
— Похоже, что наши ребята не зря окрестили его «неприступным», — чуть слышно произносит Азаров.
Не отвечая лейтенанту, Огинский продолжает изучать подступы к мосту. Что и говорить, к нему не подберешься незаметно. На левом низком
— А перед проволокой, конечно, минные поля? — спрашивает Огинский Азарова.
— На прошлой неделе подорвался там Константин Малышкин. Но не столько минные поля нам страшны, сколько собаки.
— Как, и собаки там тоже?
— Да, сторожевые овчарки. Днем немцы держат их в дзотах.
— Численность охраны, судя по всему, не менее двух взводов, — продолжает рассуждать Огинский. — И вооружены они не только автоматами, но и пулеметами, конечно.
— В том числе еще и крупнокалиберными зенитными, — добавляет Азаров.
Отложив бинокль в сторону, Огинский дает отдохнуть глазам. Потом снова прикладывает к ним окуляры и всматривается в сквозные фермы моста и пространство между поверхностью воды и нижним поясом ферм.
— Какова, по-вашему, высота нижней кромки моста над уровнем воды? — спрашивает Огинский Азарова, прикидывая эту величину по делениям угломера бинокля.
— Примерно семь метров.
— Значит, сплавной миной тут не воспользуешься.
— Мы уж думали об этом. Слишком высоко.
— В самом деле, значит, неприступен?
— Я никогда этого не утверждал.
— Ну, а каков же выход?
— Нужно подумать.
— А есть для этого время? Штаб партизанского движения нас торопит. Да и сколько же можно думать? Задача эта не сегодня перед нами поставлена. Партизаны уже пытались ведь его взорвать.
— Для меня ясно пока лишь одно — лобовой атакой его не взять!
— А я бы добавил: при наших средствах никакой атакой вообще. Вот и выходит, что в самом деле неприступен, — усмехается майор Огинский.
— Нужно бы его как-то изнутри… — задумчиво произносит Азаров.
— То есть?
— Может быть, с помощью местных железнодорожников.
— Вы имеете в виду бригадира пути, путевых рабочих и обходчиков? Но ведь все они подчинены дорожному мастеру Куличеву.
— Куличев теперь не дорожный мастер, а бургомистр Овражкова.
— Но подбирал и бригадира пути, и путевых рабочих, вне всяких сомнений, он сам, себе под стать.
— Быть, однако, не может, чтобы все оказались такими же мерзавцами, как он.
— Будем надеяться, что найдутся и порядочные, — вздыхает Огинский, доставая блокнот из полевой сумки. — А теперь давайте набросаем схему моста и систему его охраны. А что касается способа его подрывания, придется, видимо, ограничиться пока лишь вашими соображениями.
— Весьма туманными притом, —
БУРГОМИСТР КУЛИЧЕВ ПОЛУЧАЕТ ЗАДАНИЕ
Всякий раз, когда майор Вейцзеккер поднимает глаза на Куличева, душа бургомистра уходит в пятки. Хотя майор и не сказал еще ничего существенного, нет сомнений, что на сей раз вызвал к себе неспроста. Куличев давно уже догадывается, что немцы не случайно обходят стороной Овражков, не располагая в нем ни гарнизонов, ни комендатур. Вокруг ведь, даже во многих селах, есть не только комендатуры, но и отделения гестапо с зондеркомандами, только в Овражкове ни одного немца. Такого так просто не бывает…
И лишь когда Вейцзеккер сообщает ему свой план создания в Овражкове школы железнодорожных диверсантов, Куличеву кое-что становится понятным. Особенно расспросы майора о племяннике его Тимофее, дезертировавшем из армии в начале сорок второго.
— Он, значит, не только лейтенант инженерных войск, но еще и железнодорожник? — спрашивает Вейцзеккер.
— Да, господин майор. Он еще и помощник машииста. У нас в семье вообще все железнодорожники. Покойный отец его, муж моей сестры, тоже паровозным машинистом работал.
— А почему «покойный»? Он что — умер?
— Попал под бомбежку. Вместе с ним погибла и мать Тимофея, родная сестра моя…
— Значит, племянник ваш круглый сирота? А почему бы вам не взять его к себе? У него есть семья?
— Да нет, не обзавелся пока. Всего двадцать пять парню, потому и не торопится…
— А где же он сейчас?
— В городе Миргороде под Полтавой. Приворожила его там какая-то хохлушка. Я уже звал его к себе, хотя бы в гости пока…
— И что же?
— Обещался непременно приехать, да только…
— Что — только?
— Удалось ли выехать? Говорят, там фронт прорван. Советские войска чуть ли не под Полтавой уж…
— А вы поменьше верьте слухам, господин Куличев! Наш фронт, напротив, стабилизовался, и Полтава, по имеющимся у меня достоверным сведениям, все еще в наших руках.
— Ну, тогда племянник мой, значит, уже в пути и со дня на день может пожаловать.
— Как только прибудет, дайте мне знать. Его военно-инженерные знания очень нам пригодятся. И еще одно задание вам: составьте мне список железнодорожников, которым мы можем доверять. Особенно тех, которые были в свое время не в ладах с Советской властью. Я всецело полагаюсь в этом на вас, господин Куличев, и на вашего начальника полиции господина Дыбина, — говорит майор Вейцзеккер, энергично постукивая костлявым пальцем по кончику стола.
— Спасибо вам за такое доверие, господин майор! — верноподданнически восклицает Куличев, а сам не без трепета думает: «А ведь, в случае чего, он же с меня первого шкуру спустит…»
— Надеюсь также, что вы понимаете, господин бургомистр, почему нас привлек ваш захолустный городишко? Именно своей захолустностью. Тем, что не имеет он ни военного, ни экономического и вообще никакого значения.
— Но ведь в лесах партизаны… — робко замечает Куличев.
— Ну и что же? А где их теперь нет?