Город-невидимка
Шрифт:
Юрий пошатнулся, чувствуя, как слабеют его ноги. Воевода Ерофей Семенович, возглавляющий трехтысячный сторожевой полк, никогда не бросил бы свою рать…
— Княже! — еще недавно крепкий и могучий, словно старый дуб, воевода вдруг показался глубоким стариком. Он соскочил, вернее, скорее свалился с коня, упав на землю перед Юрием. — Помилуй, княже! Полк разбит! Татары идут!
Каждое слово звучало тревожным набатом.
— Как же так, полк разбит, а ты еще жив, воевода? — спросил Юрий, чувствуя, как слова застывают в морозном воздухе.
— Вели казнить.
Седая
Во рту Юрий ощущал солоноватый привкус крови, а грудь болела, словно в нее ударил копытом норовистый татарский конь.
— Живи, воевода, — прохрипел он, сглатывая тяжелую тягучую слюну — как будто и вправду крови испил. — Живи, если сможешь… Братья, — он отвернулся от Ерофея Семеновича, повернувшись к своему отряду. — Не посрамим земли русской! Дадим отпор поганым нелюдям!
Войско откликнулось дружным гулом.
Сколько из этих людей доживет до заката? Скорее всего немного. Совсем немного. А ведь добрая половина отряда — плохо обученные и скудно вооруженные ополченцы. Ой, прольется горячая кровушка, растопит снег, ручьем устремится к Сити-реке… Ой, земля русская, сколько крови своих сынов тебе еще предстоит испить? Сможешь ли ты оправиться, заколосятся ли на белых костях твоих детей тучные посевы? Взойдет ли вновь над тобою солнце?..
Дальше время словно свернулось в огненный клубок. Следующий гонец прибыл от засадного полка. Просили помощи, и Юрий отправил с ними часть своих воинов и часть отряда правой руки. Татарские отряды, похожие на огромные клещи, что используют в своем деле кузнецы, сжимали кольцо. Их было в три раза больше, чем русских. Безжалостные, быстрые, они действовали так слаженно, словно заранее просчитали каждый шаг.
«Предатель! Среди нас есть предатель», — понял князь, но это уже не имело никакого значения, потому что враги были уже подле него, и приходилось безостановочно махать рукой, кося их направо и налево. «Словно крестьянин, выполняющий обыденную работу», — мелькнуло где-то в голове.
Кровь заливала лицо. Ресницы слиплись — так что он едва мог видеть.
Князь знал, что умрет. Смерть дышала ему в ухо, касалась обожженной щеки своим раздвоенным змеиным языком.
«Я за тобой, княс-с-с-с-сь, — шипела она, — с-собирайс-с-с-ся!»
В голове, казалось, оглушительно бьет тяжелый медный колокол.
«Бом-бом-бом! Час пришел!»
Лед под ногами ломался, растопленный живой человеческой кровью. Река Сить пучилась под толстым настом, как пучит живот после обильной трапезы на пиру. Еще бы: столько кровушки испить — не каждый сдюжит!
Вокруг становилось черным-черно.
День? Ночь? Уже не разобрать.
Ирина… Мысль о ней пронзила сердце князя за мгновение до злой татарской стрелы. Ирина… Значит, так и не суждено им увидеться в этой жизни. Может быть, там, в чудесно исчезнувшем Китеже, она найдет покой и спасение. Она всегда хотела покоя. А он…
Время словно остановилось.
«Ты мой, княс-с-с-с-сь! Ты навеки мой!» — хохотала смерть, дыша в лицо тошнотворной вонью.
Он упал на лед, а кривая татарская сабля опустилась на шею, отсекая гордую голову.
Говорят, хан Батый принял этот дар от своего верного полководца и объехал с головой князя Юрия вокруг всего своего несчетного войска, похваляясь победой и понося самыми грубыми бранными словами поверженного противника.
Все это было потом и было уже не важно…
Саша видела, как Глеб покачнулся и закрыл лицо рукой. Его боль ощущалась так остро, словно была материальной, словно вонзалась девушке в душу миллиардами острых осколков.
— Глеб!
Она шагнула к нему, но княгиня вдруг нахмурила тонкие брови, кинув на Александру гневный взгляд.
— Он мой! — сказала Ирина Алексеевна. Странно, ее слова показались вдруг Саше змеиным шипением. — Я так долго ждала его, и теперь он мой!
— Девушки, а вот и не подеретесь! — послышался насмешливый голос Яна, о котором Александра, признаться, уже позабыла. — Слышал я, конечно, что у нас недостаток мужиков, но чтобы до такой степени…
— Не вмешивайся! — резко сказала княгиня, полоснув взглядом по магу. — Хочешь — убирайся отсюда и ее, — она равнодушно кивнула в сторону Саши, — прихвати.
— Глеб! — снова позвала Александра.
Он казался околдованным, погруженным в странный кошмар, видимый лишь ему одному.
— Он вспомнил! — торжествуя, проговорила княгиня и сухо рассмеялась. — Он все вспомнил! Я знала, знала, что так и будет!
Саша чувствовала дурноту, а в горле стоял ком. Смотреть на Ирину Алексеевну было почему-то неприятно, и девушка уставилась в пол.
— Однако клевое у тебя царство, — продолжал издеваться Ян, — все так гармонично, слаженно. Все счастливы, сыты и довольны. Спасибо тебе, что ты берешь к себе нашего Глеба. А мы с Сашей, выходит, не заслужили? Что, даже в качестве батареек для твоей Матрицы не нужны? А зря! Знаешь, какая из меня хорошая батарейка выйдет?..
Александра слушала этот бред, удивляясь, как Ян еще может паясничать. Ясно же, что они проиграли. Но что сделает княгиня, если ее окончательно разозлить? Может, уничтожит, а может, вышвырнет из Китежа, что для Саши почти равносильно уничтожению. Как можно оставить с ней Глеба, пусть даже она и права, и он когда-то был тем самым князем…
Додумать она не успела, потому что Ирина Алексеевна вдруг с тихим стоном, как-то особенно плавно, по-лебяжьему, рухнула на пол.
За ней стояла Динка с какой-то из своих железок.
— Спасибо, что отвлек! — улыбнулась девочка Яну.
Тот, как всегда иронично, поклонился:
— К вашим услугам, прекрасная госпожа! Вы, надо сказать, просто на редкость вовремя!
— От этого растреклятого яблока тоже прок иногда бывает, — буркнула Динка. — А что это с ним? — она кивнула в сторону Глеба.