Город потерянных душ
Шрифт:
Клэри уставилась на него:
— Убить Старших демонов не так-то легко.
— Сегодня я уже убил одного, — сказал Себастьян. — И именно поэтому демоны-телохранители нам не отомстят. Их хозяин мертв, кого им защищать?
— Ну и дела… — растерянно произнесла Клэри. — Вообще-то мне не нравится, что вы собрались рисковать собой. Но я рада, что вы мне об этом рассказали. Спасибо за доверие.
— Я тебе говорил! — сказал Джейс. — Говорил, что она поймет!
— А я и не спорил.
Себастьян пристально смотрел на Клэри. Она судорожно сглотнула.
— Я плохо спала прошлой ночью.
— Жаль, — сказал Себастьян. — А я собирался спросить, не хочешь ли ты взобраться на Эйфелеву башню.
Глаза его были непроницаемыми, и Клэри не могла понять, шутит он или нет. В ее ладонь скользнула рука Джейса.
— Пойдем, — сказал он, — я и сам плохо спал. — Он кивнул Себастьяну: — Увидимся за ужином.
Себастьян пожал плечами.
Когда они подошли к лестнице, он позвал:
— Клэри!
Она повернулась:
— Что?
— Мой шарф.
— Ах да.
Клэри затеребила узел на шее. Себастьян хмыкнул, пересек комнату и подошел к ней. Она напряглась, когда он развязал шарф. Ей показалось, что его пальцы поглаживают ее шею…
Она вспомнила, как он поцеловал ее на холме у сгоревшего дома Фэйрчайлдов. Это заставило ее попятиться, и шарф упал.
— Спасибо, что одолжил его мне, — сдавленно сказала она и бросилась за Джейсом по лестнице.
Если бы она оглянулась, то увидела бы, что Себастьян провожает ее взглядом, держа шарф в руках.
Саймон стоял в Центральном парке среди опавших листьев и смотрел на дорожку; по человеческой привычке ему хотелось вздохнуть полной грудью.
Деревья окончательно сбросили свой наряд. Почти все ветви были голыми.
Он снова дотронулся до кольца на пальце.
«Клэри?»
Тишина.
Мышцы его напряглись. Слишком давно она не выходит на связь. Он снова и снова уверял себя, что Клэри, наверное, спит… но не может же она спать вечно. Кольцо казалось ему куском бесполезного металла.
Засунув руки в карманы, он пошел по дорожке мимо скамеек с надписями, взятыми из пьес Шекспира. Дорожка свернула вправо, и вдруг он увидел сестру. Она сидела на скамейке, отвернувшись от него, темные волосы заплетены в длинную косу.
Каждый шаг давался Саймону с трудом, будто к ногам прицепили свинцовые гири. Девушка услышала шаги, развернулась и побледнела. Он сел рядом.
— Саймон! А я уж думала, ты не придешь.
— Привет, Ребекка.
Он взял ее за руку, радуясь тому, что предусмотрительно надел перчатки: Бекки наверняка не могла почувствовать исходящий от его рук холод. Он не так уж и давно видел ее в последний раз — всего четыре месяца назад, — но за это время… все стало другим, теперь их разделяла пропасть, которую не перепрыгнуть. Бекки не изменилась — темные волосы, карие глаза той же формы, что и его собственные, россыпь веснушек на носу. Она была одета в джинсы, ярко-желтую курточку и зеленый шарф с желтыми цветочками. Клэри называла стиль Бекки «хиппи-шик», половину одежды его сестра покупала в секонд-хендах, а что-то шила сама.
Саймон сжал ее руку, и темные глаза Бекки наполнились слезами.
— Да, — сказала она и обняла его. Потом отстранилась, вытерла слезы и нахмурилась: — У тебя все лицо замерзло,
— Я же говорил, — сказал он. — Жил у друга.
— Это отмазка, Саймон, — усмехнулась она. — Что происходит?
— Бекки…
— Я звонила домой на День благодарения. Ну, уточнить, на какой поезд мне садиться, и все такое прочее. И знаешь, что сказала мама? Она сказала, чтобы я домой не возвращалась, что Дня благодарения не будет. Та к что я позвонила тебе. Но ты не ответил. Я звоню маме узнать, где ты, — она бросает трубку. Просто… бросает трубку. Короче, я вернулась домой, а там на двери висит вся эта жуть религиозная. Я сорвалась на маму, и она сказала, что ты умер. Вернее, так: мой родной брат умер, а его подменил монстр.
— И что ты?
— Смылась оттуда, конечно, — сказала Ребекка. Ей хотелось казаться сильной, но голос звучал испуганно. — Мама совсем с катушек съехала.
— Ох, — вздохнул Саймон.
Ребекка давно конфликтовала с матерью и всегда называла ее сбрендившей, но сегодня Саймону впервые показалось, что сестра говорит всерьез.
— Вот именно что ох, — воскликнула Ребекка. — Я сама распсиховалась. Каждые пять минут тебе писала. Потом ты написал какую-то фигню про то, что ты у друга. Теперь назначил встречу здесь. Какого черта, Саймон? Как давно это началось?
— Что?
— А ты как думаешь? Мама! Она совсем с ума сошла. — Ребекка пощипывала шарф тонкими пальцами. — Нужно же что-то делать. Поговорить с кем-нибудь. С докторами. Заставить ее принимать лекарства. Но одна я не смогу. Только с тобой. Ты же мой брат.
— Нет, — опустил голову Саймон. — Я не могу ничем тебе помочь.
Ее голос смягчился:
— Понимаю, все это ужасно… и ты еще школьник, но мы должны вместе, Саймон.
— Бекки я не могу помочь тебе заставить ее принимать лекарства. И не могу отвести к врачу. Потому что она права, я — чудовище.
Ребекка захлопала глазами:
— Она что, промыла тебе мозги?
— Нет…
Ее голос задрожал еще больше:
— Мама так говорила, что я подумала, она тебя растерзать готова. Но если бы она тебя хоть пальцем тронула, Саймон, я бы…
Саймон не мог больше выносить этого. Он снял перчатку и протянул сестре руку. Сестре, державшей его в детстве за ладошку, помогая окунуться в океан. Сестре, вытиравшей кровь с разбитых коленок после футбольных тренировок. Сестре, подбадривавшей его после смерти отца (мама тогда лежала в спальне и целыми днями смотрела в потолок). Сестре, которая однажды решила помочь маме и выстирала всю его одежду, после чего шерстяные свитера съежились до размеров кукольных… Последняя связующая с семьей ниточка, которую он должен перерезать.
— Потрогай мои руки, — сказал он.
Она потрогала и поморщилась:
— Холодные какие… Ты болел?
— Можно сказать и так.
Ему хотелось, чтобы она почувствовала — с ним что-то не так, но Бекки ответила ему доверчивым взглядом карих глаз. Она не виновата. Просто ничего не знает.
— Измерь мне пульс, — сказал он.
— Я не умею измерять пульс, Саймон. Я учусь на искусствоведа.
Он положил ее пальцы на свое запястье:
— Надави. Ты что-нибудь чувствуешь?